Читать «Терская коловерть. Книга третья.» онлайн - страница 119

— Признайся, насчет маузера ты сбрехал давче? — спросил Трофим у своего друга, — что, дескать, лично от командира полка и прочее.

— Да нет, в самом деле, — ответил Мишка. — Перед строем сам Гарниер наградил за боевые заслуги (это когда в Червленой я у белых повозку с барахлом угнал). Правда… — Мишка нa мгновение замялся, — не маузером, а простым наганом, «Бульдог» называется, небольшой такой, тупорылый, но стрелял здорово, ей–богу, не брешу.

В городе стояла полночная тишина. Даже собаки угомонились и не отзывались на шаги запоздавших путников. Лишь со стороны железной дороги доносился изредка паровозный свисток.

Вот и детский дом. В нем давно все спят. Впрочем, не все. Один человек продолжал еще бодрствовать. Это был Чижик.

— Сами уехали, а меня не взяли, — встретил он упреком своих более взрослых, чем он, приятелей, когда те после тщетных попыток разбудить стуком в дверь вахтера дядю Федю, угрюмого, неразговорчивого человека лет пятидесяти, влезли в открытое товарищем окно дортуара.

— Тебе еще рано заниматься такими делами, — потрепал его за плечо Мишка. — А почему ты не спал?

— Что я, жлоб какой, — ответил Чижик. — Вы там с бандитами бой ведете, а я — дрыхнуть? Вот шамовки вам достал, ешьте, — вынул из–под подушки изрядный кусок колбасы и булку.

— Забоженный буду, ты Чижик, молодец! — обрадовался Мишка. — Где это ты взял?

— В кабинет к Алексашке завалился. Там у него какой–то дохлый очкарик сидел, водку с ним пил, колбасой да курятиной закусывал — я в замочную дырку видел. Гады: нас гнилой капустой кормят, а сами черную икру жрут ложками, вот те крест святой! — перекрестился Чижик. — Ладно, думаю себе, мы тоже не из сознательных. Пока они пьянствовали, я в коридоре поблизости ошивался, а как наш пошел провожать очкастого, тут уж извините подвиньтесь, мы тоже колбасы желаем. Да вы ешьте всю, мне не оставляйте, я уже наелся. А правда, она чесноком пахнет? — шептал Чижик, сияя в полутьме глазами от радости, что сумел доставить друзьям удовольствие на сон грядущий. — Завтра, Лампада сказала, поведет нас в «Палас» глядеть новую картину «Акулы Нью–Йорка».

— Акул у нас своих хватает, — отозвался так же шепотом Мишка, одновременно раздеваясь и жуя колбасу с булкой. — Моя бы воля, я всех этих нэпманов взял на шарапа.

* * *

Работа в столярной мастерской Трофиму нравилась. Вид свежеоструганных досок, запах смолы, жвыканье пил и шуршанье рубанков наполняли его привыкшую к хуторскому одиночеству душу каким–то новым чувством. Приятно было сознавать, что под твоими руками суковатый ясеневый горбыль превращается в гладкую блестящую стенку для шкафа или в оконную раму, которую вставят в чей–то жилой дом. Правда, от постоянного общения с пилой и рубанком на ладонях взбугрились мозоли, и кожа сделалась грубее, чем на подошве, но и это не омрачало радости труда, а наполняло гордостью за открытые в самом себе возможности. «Твои аэропланы, между прочим, тоже столяр делает из дерева», — сказал ему старший мастер, прознав о его мечте стать летчиком. О дереве Завалихин мог говорить часами. Проходя, например, мимо растущего на улице тополя, он не мог удержаться, чтоб не сообщить своим спутникам, сколько бы вышло из него досок, а из его наростов — филенок для дверей. И поэтому не случайно Трофим в ответ на предложение приехавшего однажды в детдом отца вернуться домой, сказал на завалихинский манер: «А знаешь, папаша, сколько табуреток вышло бы из белолистки, что стоит в Дорожкиных дубьях?» и наотрез отказался сесть в отцову тачанку.