Читать «Терская коловерть. Книга вторая.» онлайн - страница 45

— Наш брат, — говорит он отцу, — ты забыл сказать молитву перед дорогой.

Отец удивился. Это было заметно по тому, как у него взметнулись к папахе брови.

— Разве ты не стоял рядом со мной в сакле, когда я говорил молитву?

— Ты говорил одному только богу, — возразил Чора, — но ничего не сказал его помощникам-святым. Уастырджи обидится, не пошлет нам счастливой дороги.

— Гм... — Данел в замешательстве почесал у себя под бородой. — Если я иду с просьбой к нашему старшине в Пиев, то при чем тут его писарь?

— А при том, что если писарь не захочет, то тебе и сам атаман Отдела не поможет.

— Ты правду говоришь, — согласился Данел и, остановив Красавца, снял папаху. — Святой Уастырджи, покровитель воинов и путников, обратил он равнодушный взор к выползающей из–за края земли малиновой макушке солнца, — очень прошу тебя: сделай, пожалуйста, так, чтобы дорога наша была легкой, а торговля удачливой, чтобы, продав зерно на ярмарке, мы могли приносить тебе жертвы и прославлять твое имя. Оммен.

— Оммен! — одобрил дипломатическую молитву родственника Чора. А Казбек нетерпеливо заерзал на мешке с зерном: ну, чего так долго молятся эти взрослые? Так и на ярмарку опоздать можно.

Многолюдно сегодня на степной дороге. Чем ближе к городу, тем больше народу движется по ней: на телегах, тачанках, бричках и просто пешком. И жарко очень. Солнце еще не поднялось и на треть своего небесного пути, а уже на дороге от духоты и пыли дышать нечем. Кого только здесь нет, на этой дороге! Широколицые, с глазами-щелками на коричневых лицах калмыки восседают на верблюдах и равнодушно поглядывают по сторонам. Из–под широких верблюжьих ступней, словно вода, брызжет на придорожный бурьян горячая пыль. Разодетые в тройки с чужого плеча чернобородые цыгане садят на передках своих возов-фургонов библейскими патриархами. На темных скуластых лицах блестят огромными белками, плутоватые глаза да ядреные, как зерна, в кукурузном початке, зубы. Худой, как виноградная лоза, ногаец, с широкой шапкой на голове, в необыкновенно грязной рубахе с зашитым раз и навсегда воротом и в опорках на тонких, как палки, ногах лежит в арбе, предоставив лошади регулировать скорость своего движения.

— Эй, отвали в сторону!

Это мимо арбы с дремлющим ногайцем промчалась тройка вороных коней, запряженная в такую же черную, блестящую лаком тачанку. В тачанке, сдвинув, на глаза белый чесучевый картуз, подбоченился помещик-тавричанин. Молодцеватый кучер, оскалив в озорной улыбке зубы, свесился с передка тачанки и с наслаждением вытянул кнутом ногайца по его линялой рубахе. Тот взвился над арбой потревоженным ужом.

— У, яракал! Зачем твоя бьет?

Но тройки уже и след, простыл.

— За что он его ударил? — спросил Казбек у присевшего на арбу деда Чора.