Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 284

Владимир Наумович Тихвинский

— И как такое можно себе даже представить!..

А я представляю! Мария Львовна поправляет на себе кофту, чтобы не было видно голого тела, и я вижу… Старую женщину… Как она снимает кофточку!.. Кофточка задернется, и из прически как пуля будут вылетать заколки… Стыдно! Очень стыдно! Потому что Мария Львовна человек, который никогда не позволяла себе отвлечься от борьбы ради личной жизни!.. И мой отец политкаторжанин!.. И я — вслед за отцом готов отдать все свои силы на борьбу за новую жизнь, в которой не будет… Ничего не будет! Такого.

И мне страшно стыдно, что я ничего не понимаю, стыдно перед Тамаркой, которая, опускаясь, все больше и больше задирает юбку… И я сжимаю колени, потому что…

Потому что теперь ко мне в колени лазят только за тем, чтобы посмотреть… И это так же стыдно, как тогда! В этом есть что-то животное… И тогда было, хотя…

Я не хочу этого допустить!.. Даже подумать!.. Это сейчас, когда я валяюсь на сколоченных из грубых досок нарах, мне снятся сны… Грубые и некрасивые… Как эти доски, в которых видны сучки и дырки из тех, что вывалились… Шевро утверждает, что это для меня… Для таких, как я… Онанистов!..

Это и раньше было. И во дворе, и в школе. «Покупка» такая. Внезапно к тебе подходил пацан и требовал: «Покажи ладони!..» И ты показывал, иначе будут дразнить все: «Дунька Кулакова! Дунька Кулакова!..» Я знал, что есть такая в каком-то фильме, но они имели в виду не кино, а другое… И попробуй, не покажи — задразнят! Если не протянул ладони, значит на них растут волосы!.. Все кричат: «Дунька Кулакова! Дунька…» А ты боишься протянуть трясущиеся пальцы: вдруг там и вправду растут?!

Но раньше можно было уйти домой и забыть эти глупые «покупки». Теперь уходить некуда. Я валяюсь в запертом вагоне со всеми этими пацанами, которые, как звереныши, только и ждут, чтобы поймать, «купить», оскорбить… Проклятые немцы!.. Хотя при чем тут немцы? Меня свои загнали под нижние нары, и я сплю там на полу. В темноте, которая под нарами стоит даже днем. И Колька, который здесь «богует», не помог. Лег рядом из солидарности, и все, не стал бороться, чтобы нас перевели в «первую смену». Не вмешивается он и в бабские разговоры. Понятно, почему… Какие глаза были у «лебеди» по утрам? Чистые, светлые!.. Теперь и это уже в прошлом, в прекрасном, красивом прошлом. Так было. А есть темный угол под нарами, разговоры про баб и дырки вместо сучков… Как будто там поселились черти из сказки. Недаром Шевро про них рассказывал, когда нужно было думать о другом… Об Африке, в которую нас везут. Но снится мне не Африка, а Тамарка…

VII

Меня заперли в темный угол уже давно. С самого начала оккупации. Даже раньше, когда ушли наши и мы повисли как в безвоздушном пространстве. Что-то уходило с небритыми, грязными солдатами… Они совсем не были похожи на призывников, которые шагали по улицам с песнями и свертками в баню. Молодые, только что из школ, образованные и «насквозь идейные» — такие как мы, допризывники. Дядьки в бабьих шинелях были и свои, и уже не свои… А когда волну наших желтых дядек сменила зеленая — немецкая, все, что было раньше, как отрезало… Мы оказались запертыми в своих халабудах, ни выйти, ни войти…