Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 283
Владимир Наумович Тихвинский
— Прошу угощаться!..
И каждый день за завтраком, обедом, ужином:
— Закурим, сынок!
Пацаны с дедовской окраины живут совсем по-другому. Они курят, и девочки с ними. Базарные… Те, кто шляются по конному рынку в стоптанных туфельках с оборванными перепонками. Ждут, что кто-то угостит из барыша… Мороженым… Или еще чем-нибудь покрепче. И поведет куда-то… Об этом я даже думать боюсь!.. Я из иного, нового мира!.. Мы живем по другим законам, чем те, кто топчет грязь на конном рынке. Со временем все будут жить по-иному, по-новому. А пока некоторые еще торгуют своим телом, как до революции, — иначе зачем девчонкам ходить на базар и исчезать с парнями!.. Иногда даже старше их… Видимо, пока еще имеются бедные, пережитки будут существовать… Проституция, унижающая личность!.. Не достойная человека!.. При коммунизме такого не будет, все равны, одинаково обеспечены, и девушкам незачем будет уходить с парнями… Иногда даже старшими!.. Зачем?..
А Тамарка хватает меня своими горячими руками, и я ухожу с ней… В соседнюю комнату. И мы целуемся… Все целуются, когда играют в «бутылочку». Конечно, это мещанское занятие — крутить пустую бутылку: на кого она посмотрит горлышком и донцем, те и целуются… И мы с Тамаркой тоже. Потому что с другими стыдно, недостойно развитого человека, а с ней можно… Я ее «подтягиваю» — и таким образом!..
После вечеринки мы пошли по улице и забрались в шалаш. Совершенно случайно. Кажется, стал накрапывать дождик. И вот мы оказались в «халабуде», которую построили, чтобы играть в «индейцев» и «пиратов». Она пригибается — крыша в шалаше низкая, и нагибается ко мне, как будто крыша ее клонит… Верста, а не девчонка!.. Она трется щекой о мои волосы, перебирает пальцами челку:
— Какие у нас кудряшки!..
Очень противно говорит, но я терплю… Я ожидаю… Тамарка опускается на корточки, оголяя голенастые ноги в веснушках… Иначе не помещается… Дылда… В лунном полумраке не видно веснушек, но я помню, где они, пригляделся, когда «подтягивал». И чувствую, что ее кожа гладкая и холодная, как мрамор. Я знаю это, хотя не касаюсь, конечно, руками. Руки сзади, будто меня связали и ведут на расстрел. Состояние такое же, как если бы меня приговорили за подпольную деятельность… Мария Львовна кричала, что мы все «подпольщики!..». Какие могут быть подпольщики: против кого?..
Но меня никто не расстреливает, просто Тамарка опускается все ниже и ниже, и я не могу больше делать вид, что не замечаю, как умоляюще, «домиком» вздернуты ее брови… Тамаркины колени сжимают мои бока раскаленными клещами… Будто специальные щипцы держали на огне для пыток… Потому что это пытка: сидеть и не двинуть пальцем. И все равно мне не уйти от нее, от этого жаркого, потного тела!.. Мне стыдно, очень стыдно!.. А вдруг сюда заглянет отец!
— Ну, угощайся, сынок!..
Как я могу «угощаться»? Это же… Торговля телом! Я не люблю Тамарку, и, значит, с моей стороны все это скотство!.. Скотство!.. Скотство!..