Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 241

Там нет лишь Телегина… Он остался на берегу, его не смела волна!.. Хорошо: он подтвердит, что я не нарочно, что я не виноват!.. Он скажет это, когда придут наши!.. А наши придут!.. Здесь были не «гэстапы», а танкисты. И на улице меня проверяла полевая…

Может быть, я ошибаюсь? Как всегда!.. И из-за меня гибнут люди!.. Пусть только придут наши!

Волна с грохотом мчится на меня, оглушает и бросает на землю… Опять волна!.. Волна за волной — без передышки!.. Волны уходят, а я остаюсь!.. Пытаюсь подняться, но меня сшибает… И когда вода спадает, я лежу в луже… Воды… Или такой, как на лестнице?.. Или совсем маленькой… Как вокруг Малика… Но она растекается как кровавое пятно…

Пусть придут наши!.. Больше терпеть невозможно!..

XXVI

«Хряскало» не только у нас в больнице. И дома по ночам я прислушивался к звукам, усиленным эхом в колодце двора: хрясь!.. хрясь!.. хрясь!.. Одиночные, сдвоенные, скачущие по камням мостовой выстрелы сменялись продолжительной трескотней. Хряснуло — и нет человека!.. А то и целой шеренги заложников… Немцы, которые обычно ночью не воевали, расправлялись по ночам. Потому что спешили… Кажется, действительно приближались наши…

На улицах, кроме фельджандармерии, которая правила всем, сновали солдаты-фронтовики. Со своими ранцами, покрытыми рыжим мехом, они напоминали крыс, которые ищут свои норы. И не находят. А может быть, и находят, но не там, где нам кажется. На фронт, с фронта! Впрочем, и сам фронт шел навстречу.

Кроме немецкой стрельбы издалека стали доноситься звуки, приглушенные, таинственные, настойчивые. Невнятное бормотанье и тяжелые удары, как ладонью по листу фанеры, были не похожи на стрельбу, но мы знали — это она, далекая пальба. Она не прекращалась ни днем, ни ночью — наши воевали круглые сутки. Казалось, уже можно было различить «слова» и «фразы» из сбивчивой речи фронта. Я и радовался, и трусил: накатывалась еще одна волна — может быть, самая мощная. Тянуло на улицу, на простор! И жаль было захлебнуться у самого берега… От мелких волн, которые бьются о камни… Мы сидели в квартирах и по ночам прислушивались к звукам…

Однажды тихий стрекот зазвучал совсем рядом. В небе над нами. Это был самолет. И тотчас же урчание самолета заглушил лай, словно все собаки разом сорвались с цепей. Но собак в городе не было, лаяли немецкие зенитки. Дома и дворы слушали ровный рокот мотора в паузах между пальбой зениток. Нам казалось, что немцы в момент разделаются с одиноким самолетиком. Было жалко его, себя, всех нас. Вот они — наши, почти что рядом, но, когда они придут, нас уже, вероятно, не будет — перестреляют, угонят. Обидно было гибнуть, когда появился просвет в темном пятне оккупации. Люди вслушивались в тарахтенье мотора и качали головами: казалось, что это сон, бред, фантазия! Было удивительно, что немцы не могут его сбить, как десятками уничтожали фанерные аэропланы. Я еще помнил бронированный трактор на нашей улице, в день, когда немцы входили в город, и этот ночной самолетик представлялся мне платформой, вроде железнодорожной, на которой стоит мотор. Вот-вот накрытый толстым одеялом темноты самолетик попадется в прошивающие небо лучи прожекторов, и он замолчит. Но когда в пальбе наступала пауза, самолет гудел все так же ровно и уверенно. Они были какие-то другие — наши, по ту сторону темноты! Хотелось бежать за самолетом, как в детстве за бумажным змеем, смотреть на него, слышать его. Может быть, затем он и прилетал, не бомбил, не стрелял — только разговаривал с нами. Он мог быть и бумажным, как змей, и фанерным — главное, что он принес нам привет оттуда! Все слушали и молчали.