Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 223
Владимир Наумович Тихвинский
Она встает с табуретки, и я смотрю на белое пятно в полутьме. Как покачивается табуретка… Я видел, как выбивают ее из-под ног, и мне страшно. По городу бродит песня:
Может быть, я и перепутал — где «лист», где «гряда», у песни этой точного текста нет, я слышал ее в разных вариантах. Но вспомнил я ее потому, что дальше рассказывалось о девочке:
Девочка не Любка, а Людмила, и город — Черкассы. Однажды я даже слыхал: «в городе Черкасе…»
Их у нас, на оккупированной территории, фашистами обычно не называли, а просто — немцами.
Мама Любкина, вот она, служит не в отряде, а в «Просвите». И вряд ли в этот дом ворвутся фашисты (это так, для рифмы с «коммунистами», которых называли как угодно: и «большевиками», и «совдеповцами», и «советами», но никак не коммунистами). И о каком отряде речь: не видел я никаких отрядов. Но последняя строчка «лепится», как сказал бы Колька или Трунов:
Вот это как раз вполне возможно! И виновником буду я, я сам! Это я привел Гришку. А этот ни перед чем не постоит, если понадобится, взорвет весь дом, все вокруг уничтожит, а смоется. Уцелеет.
По ночам у нас в городе гремели сонные взрывы. Наутро находили развалившийся, словно бы карточный, домик, а вскоре немцы вешали очередную партию заложников. Не знаю, искали ли они виновных и находили ли их, но висели какие-то посторонние люди. Они и не скрывали, что мстят всем русским. Не персонально кому следует, а всем! Террор на террор! Уничтожение за уничтожение! Как потом, после войны, выяснилось: и у нас в городе были свои герои, награжденные Звездочками, но в те поры я их не видел, не знал. Так что создавалось ощущение непонятной жестокости.
В тот момент, когда я готов был бежать куда глаза глядят с «поля боя» — пусть они тут остаются с Любкой, Трунов вдруг «похвалил» меня:
— А Владик вроде как заснул?
Я, конечно, только делал вид, что дремлю — глаза б мои не смотрели, как Гришка наклоняется к Любке, как словно бы невзначай берет ее за коленку… А она молчит, вроде так и надо! Я даже подумал чужими словами: «Попривыкали!..»
— Умаялся пацан от такой жизни.
Мне хотелось вскочить, проявить характер, но Гришка вдруг похвалил:
— А так ничего, молодец! Все провернул как следует быть.
Теперь глаза открывать было неудобно. А Трунов продолжал нахваливать:
— И на кладбище тоже… Меня б к гэтим трупам, в могилку, так я б сам дуба дал! Могу только делать покойников, а не ковыряться в их… А гэтот ничего!
Любкина тень повернулась ко мне. Огромная, черная, безглазая… «Дикари!» — подумал я обиженно, как только щеки от похвалы перестали гореть, я снова впал в обиду. На Гришку. На Любку. На всех… Дикарей! О чем разговаривают!..
