Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 221

Но Трунов разговорился:

— Нет, все же их — в первую очередь.

Я сказал про отца, как он сидел при всех властях…

— И Соломончик так же точно! — обрадовался Гришка. — Он после посадки в колхоз не вернулся, а печь соорудил. Посуду давал — на весь район. В первую очередь, конечно, своим — у них дело особое с пищей, а затем остальным. Так на всех хватало! А его опять туда же — как частный сектор! У нас в районе все сидели. Кто за что…

Ковалиха передала Любке наборный плексигласовый мундштук. Наверное, от какого-нибудь лейтенантика остался. Не будет ли то же самое с Гришкой? И я поспешил добавить:

— Некоторые вообще за хулиганство!

Гришка прикурил у Любки, нагнувшись к ней так, что их тени слились на стене…

— Та нет, то немцы в листовках преувеличивали. Писали, мол, Трунов за хулиганство из милиции не вылазил. Гэто чтоб от меня отвратить: зверь он, мол, Трунов, паскуда, вор и убийца — выдавайте его, добрые люди!..

— А может, правду писали? — как мне показалось, Любка посмотрела на Трунова с интересом. Тень на стене застыла.

— Преувеличивали, гады! Тогда ж за малейшую провинность в каталажку!.. Твердый порядок. Почти как у немца.

Я сам, сам навел разговор на тему, в которой Гришка — как рыба в воде — герой! Именно этим он и может привлечь мою Любку! Но почему мою? Она и раньше, до войны, моею не была! А теперь эта женщина с хрипатым голосом и смуглыми от табака руками и вовсе чужая. У Гришки с цигарки уголек упал, так она голыми пальцами подхватила! И не больно ей! Слава богу, что Трунов такой же «умный», как я: вместо того, чтобы рассказывать про свои геройские подвиги, о Соломончике докладывает:

— И Соломончик наш сел в тюрьму. Печка тут же, сразу остановилась! Без хозяина кто будет работать? А вышел старик уже при немце. И обратно понадобился… Я, правда, гэтого уже не застал, в армию пошел…

Мой отец наверняка рвался на фронт. Как я узнал потом: не пустили! Ни за что не взяли. А ведь он рисковал собой побольше Гришки: немцы расстреливали без всяких разговоров. Не чикались! Трижды в плен не попадешь, одного раза достаточно. Как Соломончику.

— И обратно его же сажают. И уже не за печь, а в печь! Которую, кстати сказать, велели ему же и растопить! Старик рассчитывал, что будет ладить производство, а они удумали в печи жечь людей заместо кирпича!.. Что ж, всем нам туда дорога! Еще я должен сказать спасибо, что меня как-то минует чаша сия! Просто удивительно! А может, я что-то не так делаю? Вот старик Соломончик влез в печь. Сказал, что ему первому туда войти даже сподручнее: он без волос… Лучше просклизнет, значит!..

А я тут сижу и жужжу, как полудохлая муха! А Соломон сгорел. Последнее, что сказал: «Торговали кирпичом, а остались ни при чем!..»

Потому что был прямым человеком. Как мой отец и мой дед, его папа, — не скрывался, не прятался, а шел напрямик.

Дедушка подарил свою частную парикмахерскую советской власти, а сам стал подрабатывать понемногу. Насколько возраст и здоровье позволяли. В основном, у себя во дворе. Брил друзей, соседей бесплатно. «Для практики»! Брил и вспоминал, как отдал «заведение» совсем новенькое, только что покрытое железом. «В первый раз, заметьте!» До того была и солома, и черепица, а тут — настоящее кровельное железо! И все это отдал «для консистрации капитала и пролетаризации масс»! Словом, сам он сильно «пролетаризировался», и все, что имел, — так это кресло с подставкой для головы и чемоданчик с инструментами. Зеркало приходилось «позычать» у соседей. И ему, этому человеку, который все отдал для «консистрации капитала» в руках государства, один кугут сказал: «Все вы такие!..» Что это значило, дед не понял и стал спрашивать. Ему обязательно нужно было знать: кто это «все»? Клиент, которому надоело сидеть с намыленной шеей, не выдержал и сказал, кто это «все»!.. Так мой дедушка и весь наш двор, буквально весь, потащили его в милицию. Правда, до вмешательства власти дело не дошло, уже посередине дороги клиент и парикмахер стали целоваться, размазывая мыло по мокрым щекам. «Было времечко!» — вздыхали потом при немцах во дворе. И никто уже не лез в бутылку. Сидели тихо. Шли, когда приказывали. И я тоже…