Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 224

— А то еще был один, так мы ему в одно место!.. Представляете!..

Он наклоняется к Любке, так что на стене сливаются две тени. Мне плохо видно, что происходит, но я не хочу открывать глаза. Не желаю… Приоткрыл чуть-чуть и увидел — Любкина тень метнулась от Трунова…

— Патрон с толом… Шашку… Грамм, я думаю…

Он мычит: то ли высчитывает, то ли что-то делает с Любкой — раздался шлепок… Как в деревне, бьют по рукам нахалов… Кугуты!..

— …Да — вставили, значит, и приказ дали: беги! Он ну бежать!.. Метров, значить, гэто…

Снова молчание: Трунов подсчитывает метры или опять что-нибудь с Любкой делает? Но тени «расцепились». Мне показалось даже, что Любкина повернулась ко мне…

— И-и — раз-раз и в дамках!

Любкина тень вернулась на свое место.

— Мерзость все-таки… Человек же! — Это отозвалась Оксана Петровна, нерешительно, как бы извиняясь. И тень у нее размытая…

— Так вы посчитайте, сколько наших гэтот поклал! — труновская тень рубанула воздух кулаком — на экране стены эта рука как дубинка…

— Нэгаразд! Нэгаразд! — Ковалихина тень крестится. Научилась «учиха» за это время или всегда была богомольной, просто скрывала?

И Гришка устыдился:

— Так был же приказ с Большой земли… С самого штабу гэтого… Ну, партдвижения.

Все говорит, а слово «партизан» не произносит, очень уж немцы лютуют, как услышат!

— Значит, так: зничтожил — докажи!.. Представь свидетельство!..

— Убил — докажи? Это ужасно? — бормотала Ковалиха-старшая.

— А как же: гэто же война!.. И тянули, кто что мог: кто документы, а кто голову, руку, ногу… А от гэтого, сами понимаете, ничего не осталось!.. И доложить нечем!..

— Нэгаразд, что ни говорите, а нэгаразд! — Тень Оксаны Петровны металась по стене.

— Так гэто ж война, война!

Федосьевна говорила, что война без медиков — «однэ вбывство»! Может, и правильно, что я не попал к тем, кто убивает, а к тем, кто лечит? Не могу я видеть варварский танец на стене: «Гэто ж война! Война!..» И чему тут радоваться! Волосы в больнице отрастил не армейские, болтаются из стороны в сторону, как у дикаря… Но ответить Трунову нечего: действительно — война!

— А вы бы скальп с него сняли… — говорит Любка совершенно спокойно — тень ее даже не шелохнулась на стене. И я вдруг становлюсь спокойным: действительно, кто радуется войне? Только варвар, дикарь. И Любка тоже так понимает, иначе зачем бы иронизировала? Пусть чуть-чуть, совсем немного, но я начинаю чувствовать ее дыхание.

— А не вы ли, добрый молодец, красну девицу одну выследили в больничке? — спрашивает Любка, и я вижу, как она кладет ногу на ногу, хотя передо мною лишь тень — я знаю, помню, как она это делает. И сейчас так же, как раньше, а не по-старушечьи!

Гришка обрадовался, что разговор свернул с темы, которая здесь всем не нравится, подхватывает живо:

— Женчина? Гэто я могу! — И снова на экране стены взвиваются космы на неостриженной голове. — А кто, к примеру, та жалобщица?

Обе женщины вместе начинают рассказывать про Дину, «женчи́ну», которую Гришка замучил своими преследованиями у мужского туалета.