Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 130

Они не только грабили и отбирали, они еще и торговали. Все базары, черные рынки и закоулки вокруг были забиты торгующими солдатами. Меняли буханки хлеба в вощеной бумаге на золото и меха, аптекарские пакетики сахарина котировались как валюта. Здесь рассчитывались скрупулезно, торговля велась педантично и добропорядочно. А ночью, при свете карманных фонариков добропорядочность, словно ее и не было, куда-то улетучивалась. Потом, наутро, возвращалась: офицеры в шинелях с меховыми воротниками основательно торговались за каждое золотое колечко и марку. В свой бесконечный круговорот они втягивали горожан.

Колька открыл ларек или киоск — трудно найти название для странного сооружения из листов старой фанеры, обломков стекла, похожего на довоенные лотки для продажи мороженого и газированной воды. Во время оккупации в таких ларьках продавали камешки для зажигалок, сигареты россыпью, спички, пирожки из конины и все что придется. Никого не удивляло, что на прилавках так много немецких товаров, коммерсанты поддерживались если не властями, то «торговыми» немцами, которые сбывали им товар и по возможности спасали от облав, биржи и отправки в Германию. Колька именно на это ссылался, когда вздумал открыть лавочку. От славного своего друга я этого не ожидал, хотя, когда мы ходили на черный рынок, а затем к немцам, он рассказал мне кое-что из того, о чем я и не подозревал.

Я не знал, что у нас до войны тоже была «коммерция» и Колькин отец кормил семью тем, что «комбинировал» на продуктах в столовой, где работал. Когда я засомневался, Колька сказал:

— А ты не знал, откуда берутся деньги?

Колькин отец, оказывается, и тогда не жил на зарплату, а таскал харчи из столовой. И если он сейчас не мог устроиться поваром, как раньше, то, следовательно, Колька должен позаботиться о семье. Конечно, когда снова откроются столовые, Колькин отец найдет, где пристроиться, друзей у него в пищевой системе множество; открылась бы хоть одна вшивая столовка — он бы накормил всю семью. Но столовые не открывались. Правда, на центральной улице появилось кафе. В витрине лежало пирожное из молотого зерна. Мы с Колькой зашли в кафе, где за настоящим прилавком стоял человек в белом халате поверх кожуха и дул на руки — холод в помещении стоял невыносимый. Мы спросили о цене пирожного и, вежливо покивав, тут же выкатились вон: таких денег у нас не было.

Чтобы открыть кафе, у Кольки не хватало размаха, а вот ларек он «сляпал». Конечно, помог отец, но в основном Колька все сделал собственными руками.

— Пахан, понимаешь, привык жить на дурыку, с казенного снабжения. А тут на машине не привезут: на, бери! Самому крутиться надо, доставать. Немцы даром не дадут, у них работать надо. Коммерция!

Колька крутился, доставал, стоя за прилавком. Иногда его подменяли сестра, мама, отец или соседка по двору — красивая молодая женщина Рая. У Кольки с этой Раей что-то начиналось. Однажды он категорически заявил матери, что женится на Рае, а жить с сегодняшней ночи будет в ее флигельке. Мать, конечно, встала на дыбы: молод, мол, жениться, сопляк! И бросилась ко мне, чтобы я отговорил Кольку. Во флигельке, где Колька встретил меня в одних брюках с немецкими подтяжками на голом теле, висели базарные коврики с красавицами и лебедями. Рая нежно смотрела на коврик и говорила: «Моя лебедь!» Я, конечно, постарался объяснить Кольке, что эта «лебедь» ему не пара, но тщетно. И вдруг почувствовал, что Колька со своим киоском с пирожками из конского мяса, с этими подтяжками в душном флигельке уходит от меня, из нашего детства. Целыми днями он сновал по городу, доставая продукты, завозил товар. Говорил, что делает это для семьи. Он — кормилец. Я было заикнулся, что пойду помогать Кольке (он приглашал), мать категорически запретила: