Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 124

— Как вам не стыдно!.. Это же… это же… безобразие!

И не знала, что еще можно сказать!

— Ваапшэ, канечно… — тянул дядя Гриша. — Но ти же сама панымаешь, немец, он чикаться не будить. Шахсай-вахсай, и все! Я лычна ны против! Но приказ, бефель, панымаешь!

И мама не возмущалась, не прогоняла соседа:

— Ну, погодите, дядя Гриша. Дайте подумать, посоветоваться. Так же нельзя…

— Мое дело сказать, панымаешь! А дальше, что немец скажет!.. Тыбе твоя родственнык жалко, а мине мои деткы. Не виноватый они!

— Но и наша бабушка ни в чем не виновата! Вы же прекрасно это знаете! — убеждала соседа мама.

А он твердил свое:

— Не знаем, не знаем! Моя пэрэпрэдыл, твоя принимай мэры!.. А я ничего не знаем!

Это значило, что дядя Гриша не выдаст и по-прежнему будет делать вид, что ничего не замечает? Дядя Гриша ушел, а что было делать нам? Посоветоваться с нашей мудрой бабушкой невозможно, разве о таком заговоришь?

Мы и так не выпускали бабушку и тетю на улицу, даже в коридор, но ведь это смех, а не «меры»! Дядя Гриша знал, что они живут у нас. Все знали, и, если появятся немцы, все должны вспомнить о своих детях. Спасибо еще, что бабушка с тетей ничего не слыхали.

Но они все слыхали. И когда мама ушла на работу, бабушка и тетя вдруг собрали свои вещи.

— Ну, мы пошли, — сказала тетя так, будто они отправляются в магазин за молоком.

— Куда? — завопил я.

— В Кегичевку. Там тетю Галю все знают; все-таки принимала детей чуть не у каждого второго. Проживем как-нибудь… — сказала бабушка, заматывая лоб черным платком.

«А кровь? Там тоже это!» — вопил я про себя, а сам только беспомощно поднимал и опускал руки.

— Пойми: здесь мы и себя губим, и ни в чем не повинных людей подводим, — деловито рассуждала тетя.

— Значит, они сами себя считают виновными?

— Виновные не виновные, а за нас могут пострадать дети дяди Гриши…

Они слыхали. Все слыхали!

— Их можно понять в конце концов… Ну вдумайся: кому мы нужны? — смотрела на меня из-под платка бабушка.

— Нам с мамой! — Сердце у меня мучительно сжималось: если бы была здесь мама, она нашла бы слова.

Я целовал бабушкины грязные пальцы и плакал; я бил себя в хилую грудь:

— Вам, наверное, плохо было у нас, я все сделаю, чтобы было хорошо!

— Владислав! Как я тебя учила: не бросай слов на ветер; это же не от тебя зависит!

— Нет, от меня! От меня! — В тот момент я думал, что пойду на все, даже на смерть, только бы все уладилось.

— Как я тебя учила: горячка — плохой советчик. Мы всё спокойно обдумали и пришли к выводу…

Тетя перебила бабушку:

— Так для всех будет лучше.

Сейчас она скажет: «И для вас с матерью». Это будет правда. Но какая жестокая правда, правда, которую лучше не слышать. Но тетя сказала другое:

— А инструмент я возьму с собой. Пригодится. Если люди умирают, значит, и рождаются. Так что мы еще послужим. Еще послужим! — и сухонько засмеялась, засовывая узкую руку в мою детскую варежку. — Вот от тебя память останется… Пока мы будем в разлуке. Но ты не вешай нос: скоро все это кончится. Не может же такое продолжаться вечно? — тетя хлопнула меня по плечу моей варежкой.