Читать «Цыганский роман» онлайн - страница 125

— Погодите хоть, пока придет мама. Немного подождите. Она и продукты привезет. С чем вам идти? С чем? — уговаривал я их, стараясь удержать во что бы то ни стало.

— Там у нас все будет, — сказала бабушка, глядя куда-то в потолок.

— Потому что в деревне всегда есть свежие продукты, — добавила тетя.

И они ушли. Ушли и не вернулись. Я долго ничего не знал об их судьбе и тайком вздыхал, когда по городу поползли слухи, что с евреями в бараках что-то случилось. Своих-то я вовремя вывез.

Однажды я зашел к Кригерше за огоньком — зажечь наш каганец от ее светильника: ни спичек, ни зажигалки у меня не было. Аня распускала шерстяной мужской носок — вероятно, Генрих отдал ей свой старый. Она попросила меня помочь ей, и я подставил руки, с которых она сматывала пасму — волнообразные, словно завитые волосы, нитки. Я с охотой взялся помогать ей: Кригерша могла, как это иногда бывало, пожаловать что-нибудь из продуктов. Я сидел, уставившись на олеографию «Моление о чаше», которая висела на стене, когда в комнату вошел Генрих. Он буркнул что-то вроде приветствия и стал раздеваться. Я смотрел на его согнутую спину, когда он сбрасывал шинель, мундир, рубаху, на его раскоряченные ноги (мне казалось, что с Генрихом что-то случилось — то ли от начальства досталось, то ли на фронт посылали: некоторое время его не было видно в нашем доме).

Он ходил по комнате не присаживаясь, будто зад у него был отморожен. Передвигаясь на цыпочках, он держал в руках по сапогу и все не знал, куда их пристроить. Сапоги были испачканы грязью. Грязь уже подсохла, но было видно, что совсем недавно. Генрих пристроился наконец на Аликиной детской табуреточке в уголке и стал очищать сапоги щепочкой. При этом он бурчал что-то про себя и временами поднимал плечи — недоумевал. Чем был так расстроен немец, что даже не поцеловал свою Аню в родинку (а я ждал этого момента: хотел понять, как тетя Аня может целовать старого лысого урода!)? Алик убежал на кухню: Генрих, несмотря на свою озабоченность, не забыл принести ему еду в солдатском котелке.

Кригерша молчала и только изредка бросала взгляд поверх своих очков на Генриха, ожидала, что он скажет. Я заметил, что она стала носить очки, а поначалу стеснялась: боялась, что покажется Генриху старой. Теперь они оба ходили в очках но квартире, которую Генрих обставил брошенной мебелью, в комнате стало совсем по-домашнему. Я почувствовал себя лишним, хотел уйти, но не мог бросить моток ниток, которые связывали мои руки.

— Ну что у тебя там? — спросила Аня Генриха совершенно домашним тоном, будто мужа, который вернулся со службы.

— Ничего. Нормально, — ответил Генрих и продолжал чистить сапоги. Он приподнимал их, осматривал подошву и вычищал грязь, завязшую между шипами. Зачем он так старается, думал я, все равно выйдет во двор и сразу испачкает подошвы: дворников у нас давно уже не было и грязь на улице и во дворах стояла страшенная. — Нет, не понимаю!.. Убей меня бог, не понимаю… — бормотал Генрих по-немецки.

— Что-нибудь случилось? — спрашивала Аня, а он снова отвечал, что ничего особенного не случилось. Потом Аня спросила о друге Генриха Пауле, и немец насторожился, ответил странно: