Читать «Музыка для себя» онлайн - страница 3

Владимир Николаевич Корнилов

ШАХМАТЫ И КИНО

Пешки и короли… Залы, где днем темно… Жизнь мою извели Шахматы и кино. Что меня к ним влекло? Черта я в них нашел? Шахматы и кино Были заместо шор. Пешки и короли, С молодости маня, Зорко подстерегли, Взяли, как западня. Каждый киносеанс Был как уход в ничто, Был как забыться шанс Сразу минут на сто… Шахматы и кино — Скучное бытие… Лучше бы уж вино, Лучше бы уж бабье… Все-таки те грехи Тем хороши хотя б, Что за грехи — стихи Душу вовсю когтят… Но мне прожить в стихах Было не суждено: Гнал меня хлипкий страх К шахматам и кино. …Шахматы и кино — И пустота в душе… Так-то. И никого Не удивить уже.

Ларе

ТАРУСА

Татары кричали: — Там руса!..— С тех пор и легенда крепка, Что будто отсюда Таруса Пошла — городок и река. Здесь великолепны ландшафты И многие селятся тут, С охотой оставили шахты, Теперь на приволье живут. Казалось бы, крохотный город, А словно за речкой Орда, Сегодня раздором расколот, Хоть вовсе не езди сюда. Такое в Тарусе смешенье Решений, умов и идей, Прожектов, советов и мнений, Что нищ Вавилон перед ней. …Иные умаются скоро И прочь от осин и полян, И прочь от раздора и спора Наладятся за океан. Другие, невзгоду осиля, Обугленным духом тверды, Ждать будут явленья России, Какая была до Орды. И что-то придумают третьи, Четвертые — тут же их в дым!.. — И пятые веско ответят Шестым, и седьмым, и восьмым. …Кто хочет — лови на наживку, Кто может — давай на блесну!.. Я тоже долбаю машинку, Но вряд ли кого соблазню. И вару хватает и жару, И тоже меня б занесло, Да только решать за державу Совсем не мое ремесло. В остатке двадцатого века, Где на миллиарды расчет, Отдельная жизнь человека Едва ли кого привлечет. …Татары кричали: — Там руса!.. — И стоек легенды угар. Но помню со школы: Таруса Стояла еще до татар. Еще не нагрянули гости, А кто-нибудь в мирном году Корябал свое на бересте: «Жить горько и невмоготу…»

В ПРАЧЕЧНОЙ

Бросила жена? Ее Бросил сам? Сменил жилье? …Гладили вдвоем белье С ним в стекляшке. Он балдел — заметил я — От шумевшего бабья И от вороха белья, И от глажки. А по виду был ходок, Но совсем не холодок — То ли страх, то ли упрек Был во взгляде. Может, чудилось ему: Я, старик, его пойму. Объяснить мне, что к чему Будет кстати. На подобный разговор Я его бы расколол. Прежде был и спор и скор На знакомства: Две рюмахи или три Пропустили — говори. А теперь скребет внутри Скорбь изгойства. Несуразная судьба — Эмиграция в себя; Словно начисто тебя Съела фронда. Вроде ты живой и весь И душой и телом здесь, А, сдается, что исчез С горизонта. Потому теперь и впредь Не к чему ломать комедь. И не стал я пить с ним — ведь Мы б не спелись. После полусотни грамм Он, растерян и упрям, Выдохнул бы: «Пшел к ерам. Отщепенец…» Так что про житье-бытье Мы молчали, а белье Расстилали, как бабье, На гладилке. Потому и обошлось Без мужских горючих слез, Без сочувствий, без угроз. Без бутылки.