Читать «Точка сборки (сборник)» онлайн - страница 30

Илья Кочергин

Ты и правда скоро забываешь, что ты чужой, когда видишь в любом взгляде интерес. Добрый интерес, злой интерес, презрительный подростковый интерес, робкий детский, веселый или какие только бывают у разных людей интересы. С тобой ручкаются, тебя ощупывают темными глазами, кормят, спрашивают, хлопают по плечу. Ты забываешь про чудесные лиственницы, горы и разноцветное колыхание мчащегося табуна и просто прешься от того, что любой человек хочет вступить с тобой в контакт, что любому интересно, как ты отреагируешь на шутку, на комплимент, оскорбление. После столицы, где прямой взгляд в метро вызывает беспокойство, казалось, что в Букалу живет гораздо больше людей, чем в Москве.

По вечерам в голове еще долго звучали интонации иного языка.

С утра Сашок вставал, затапливал печку, молотил ногой в Витину дверь (Витя вставал трудно) и шел кормить коня, убирать за ним в деннике. Жестко било солнце, на морозе табачный дым сладко мешался с запахом конского тепла и навоза, Серко шуршал сухим сеном, выбирал самые вкусные травы. После завтрака конь взнуздывался, на спину ему ложился потник, потом чересседельник, сзади охватывала шлея, голова ныряла в хомут, конь вводился задом между оглобель. Всех этих оглобель и хомутов из учебника истории, этих забытых слов и запахов в Москве не было, Сашок был лишен всего этого все свое долгое детство. Все это шло слишком вразрез с тем образом жизни, на который Сашок был обречен по рождению и воспитанию. И это радовало. Сашок отматывал историю назад, к тому времени, когда пензенские, смоленские и астраханские крестьянские дети запрягали коней, чтобы отправиться за дровами. Только это был уже новый виток спирали. Сашок представлял, что такое нулевой километр, что такое экология и давка в транспорте.

Он с мстительным удовольствием навязывал гужи на концы оглобель, засупонивал, как научил Марат, упершись валенком в клещи хомута. Ему нравился этот ритуал.

Выезжал по санной дороге, ведущей вверх, в лес, затворял за собой створки ворот. И начинали скользить мимо по голубому льду неба лиственки, отлитые из темного золота, черненые праздничные кедры. Морозно пахли синие скрипучие тени в лесу, дорогу разнообразили горки, повороты, застывшие болотца, выступающие из-под снега обледенелые камни и корни, на которых сани скрипели, подскакивали или съезжали чуть в сторону. А он сидел в санях и смотрел на все это. Преступно проводил время впустую, как сказал бы отец. Сашок усмехался про себя и продолжал проводить время именно таким образом.

Нужно было насмотреться, привыкнуть, присвоить, научиться почти не замечать, как свое, родное, чтобы вдруг однажды утром или в середине дня или уехав и заскучав, понять, что полюбил и жить без этого не можешь. Сделать таким, что можно завещать кому-нибудь.

Серко заученно останавливался возле сложенных между деревьями поленниц, Сашок месил ногами снег – носил дрова и увязывал на санях. Ехал назад, и тени смотрели уже не влево, а вправо. На подъемчиках подталкивал сани, помогая коню, на спусках сдерживал коня вожжами. Сгружал у бани, или у дизельной, или у их дома, разворачивался и успевал сделать еще пару ездок, пока солнце не скрывалось торопливо за высоким горизонтом.