Читать «Белые воды» онлайн - страница 524

— Виноват, шеф! Тильки та сволочь добре если к утру очухается: измолотили в куль половы.

Похрустывая соленым огурцом, пережевывая, отчего голос загундосил, не очень внятно всплеснулся, однако тон ернически-надменный, презрительный:

— Измолотили! Шестерых немцев да семерых наших на тот свет… А этот один Косоручку да Андрюкова знатно разделал — примочки не помогут. Оно и тебе, Рудяк, гляжу, досталось: вон хромашь, рупь-пять считашь!

— В пах сволочь пнул! Чуток бы — и мужских достоинств мог лишить.

— Вот то-то, измолотили!..

— Андрюков после с цепи сорвался, чуть до смерти не забил.

— Дурачье, лежачего, связанного-то! Ну-ка, еще плесни, да посмотрим, Рудяк, что за птица! Уважать можно: пятеро полицейских еле справились-одолели. Документы при нем были?

— Никаких. Одно старое недописанное письмо, навроде к жене, Катьшей называет…

— Ладно! Сам скажет, кто такой!

Будто сквозь переборку, не до конца внятно слышал разговор Костя Макарычев, хотя дверной проем в холодную комнату, где он лежал на полу, пожалуй, не был закрыт, да и существовала ли там дверь, он не видел. Он вообще ничего не видел, лишь подсознательно, в болевой, как бы затвердевшей бесчувственности мерекалось — не открыть глаза, и есть ли они, целы ли, он не представлял; теплился всего малый светлячок сознания.

Да и очнулся он скорее оттого, что простыл, закоченел до костей в темной нетопленной хате, на полу, и не в яви, а полусознательно, как и слышал теперь голоса за переборкой, догадался, что ноги-руки его связаны, — все занемело, задубело, ломило слабо ощутимой, но вместе гасившей, подавлявшей нестерпимо тот светлячок в сознании: в первые минуты Костя то и дело проваливался разумом, забывался. Пожалуй, устойчивое восприятие, хотя всего тем маленьким участком сознания, утвердилось с того момента, когда кто-то туда, за переборку, явился, жестко, по-хозяйски хлопнув дверью. Костю встряхнуло вместе с полом, и он, хотя и с трудом — заламывающей болью пересекало нить связей, логику их, — стал осмысленно размышлять, что произошло, как оказался в темной холодной избе, на полу, спутанным, будто на убой, бесчувственно-забряклым, неудобно лежащим, и кровь, прилив к голове, казалось, спрессовалась, распирала виски, затылок.

Когда от боли секлась, нарушалась логическая ниточка, Костя, ослабленным усилием выходя из небытия, напрягаясь, вновь заставляя светлячок сознания теплиться, связывал кое-как ниточку, восстанавливал медленно случившееся.

…Шиварев примчался в расположение отряда на «виллисе», запорошенном, забитом снегом, явно не из ближних мест, и только спрыгнул в полушубке с башлыком у крыльца школы, какую занимал отряд, тотчас пополз слух: вернулся он из штаба фронта не с пустыми руками, конец вольготной жизни, снова — операция, очередное задание. За ним из «виллиса» ступил на притрамбованную площадку невысокий, в полушубке, без знаков различия человек. Отряд построили после ужина на опушке леса, подступавшего к школьному огородному участку; Шивареву доложили, и он вместе с приезжим, меся снег, взбивая сапогами гребни пороши, вышел на середину строя, кинул головой в ушанке, уже без башлыка, влево-вправо — зычный голос расколол морозец: