Читать «Белые воды» онлайн - страница 526

Николай Андреевич Горбачев

— И все же, Вилли, поездка к озеру не отменяется. Только ровно на час раньше. Распорядитесь обо всем, Вилли. Пусть эти русские полицаи оседлают на всякий случай те две балки по дороге. Проинформируйте и штурмфюрера Шварцнагеля.

Кивнув в ответ на слабый всплеск руки генерала, означавший, что у него, Бриттена, все, адъютант четко повернулся, вышел.

Всего этого не знала наша группа, выдвинувшаяся накануне ночью сюда, к дороге, и занявшая позицию. До этого все предшествующие ночи группа являлась к дороге, на самое открытое место: делали снежные схроны, тщательно маскировали их, заметали следы, чтоб не вызвать и малейшего подозрения. Расчет был на то, что именно две лесистые балки, какие пересекала дорога к озеру, могут быть под пристальным вниманием немцев, а открытое заснеженное поле, удаленное от балок километра на два, менее опасно с точки зрения немцев и, значит, более подходяще для выполнения задачи группой захвата.

…Ждали Бриттена, его появления без малого уже сутки, сидя в схронах, не двигаясь, коченея от холода, когда покажется на дороге машина с эскортом — впереди и позади по мотоциклу с коляской, на них — по два пулемета наготове. С учетом педантичности Бриттена и должно было все произойти: навстречу по дороге из деревни Грачи, из леска, где замаскированы и ждут, выедет тоже машина с мотоциклом — с нашими бойцами, переодетыми в немецкую форму; машины остановятся как раз в открытом месте, генерала попросят выйти — едет непредусмотренный важный визитер, — Бриттена схватят, втолкнут в машину, но за секунды до этого по сигналу наши снайперы снимут пулеметчиков-мотоциклистов из генеральского эскорта…

Все это Косте Макарычеву было известно, как и другим его товарищам по операции, в самых малейших подробицах — позади тренировки, бесконечные проигрыши вариантов, поиски возможных отклонений и своих решений, отработка взаимной поддержки, схемы выхода из операции; и по мере того как время, будто само застыв и закоченев, еле отсчитывало секунды и минуты, подступая к тому пределу, где предстояло сработать решительно и точно, Костя, лежа в снегу, в своем укрытии, в полушубке, валенках, белом маскхалате, испытывал внутреннюю расхоложенность; хотя, казалось, необычная операция, неведомый ее исход должны были, напротив, усилить собранность, напряжение — лезло в голову далекое и ровно бы забытое, до раздражения нечетко помнившийся Свинцовогорск. Костя силился почему-то представить и Синюху, ее очертания, какой скат ее круче, какой — отложистей, и раздражался оттого, что не мог вспомнить. Встревало такое давнее, что брало сомнение — было или не было оно? Подбил он, помнится, человек пять ребят отправиться на Синюху в самый пик грозовых июньских дней, понять, что там, на ее вершине, творится в непогоду. Поднимались, продираясь по буреломам, чащобе, уж перестали говорить, вымотались, выбились из сил. Гроза возникла внезапно: потемнело, дохнуло ледяным холодом, глухо зароптали, будто недовольные появлением людей, лиственницы и кедры. Первый гром пророкотал коротко, точно по небесным ухабам прокатился большой валун и затих. Следом налетела буря, смешала все — загудели, застонали деревья, с гулом обрушился ливень, молнии кололи рваными разломами небо над вершинами деревьев, гром ахал пудовым молотом по жести, разметывал отголоски в долину на невидимый, сокрытый дыменью город. Они сбились под корневищем вывороченного, когда-то рухнувшего кедра, и первым тогда Савка Косачев, скрипя зубами, сверкая желтыми злыми глазами, пересиливая гул, треск, обвальный шорох дождя, сказал: «Дурачье! Синюху смотреть — чё в ей? Малость утихнет, и к черту, обратно двину!» Проронив «слабаки», Костя поднялся, пошел дальше под пляску, дрожавые сполохи молний, беспрерывные удары грома; чудилось: там, на вершине Синюхи, до которой оставалось в общем-то недалеко, и творился, рождался этот бесовский разгул стихии. Далеко ли он ушел от поваленного засохлого кедра, Костя не представлял: в сплошном молочно-дождевом дыму, в сумраке от рваных туч, цеплявшихся за деревья, мало что видел, настырно в голове вспухало — один, один поднимется, докажет им, слабакам! Промокший до нитки, он, должно, был все же близко к цели, когда уперся глазами в медведя и обмер ни жив ни мертв; медведь стоял на задних лапах, вертел высоко задранной мордой, то ли в неудовольствии, то ли, наоборот, в упоении ловя раззявленной пастью струи дождя; по бурой длинно-клочкастой мокрой шерсти стекали потоки воды. Разделял их ствол матерой лиственницы, и медведь в следующий миг, верно тоже заметив человека, шаркнул когтистой лапой по морде, ворчливо рявкнул и, кинув передние лапы на землю, затрусил по косогору, скрылся в чащобе.