Читать «Я дрался за Украину» онлайн - страница 48

Энкаведисты часто ходили по селам, искали «бандер». Ходили по хатам, мешки себе набивали, грабили людей страшно! Заходит в хату, открывает шкаф, в шкафу одежду переворачивает, выбирает. Что ему понравилось — положил в мешок. А люди их сильно боялись, потому что они убивали, били. Если что-то не отвечает человек — то чекист бьет.

Меня два раза ранило в бою. Первый раз в 1945 году, получил осколки в ногу, не мог идти — так меня хлопцы взяли, я на винтовку сел, держался за плечи одному и второму, и так меня занесли в одну хату. Там взяли коня, подводу, положили меня на подводу и повезли в госпиталь. Осколки из ноги вынули, ногу положили в шину — обложили гипсом и досками. И после этого я три месяца лежал в бункере. А второй раз, в 1947 году, мне пуля прошла через сапог — два пальца на ноге оторвало. Они на коже держались, так хлопцы сделали мне операцию в бункере — отрезали, забинтовали, и так зажило.

Были у нас такие места, где лечили. У нас местная сеть ОУН имела госпитали в бункерах — там и хирурги работали, и терапевты, и другие врачи. Один хирург у нас был еврей — сильный хирург! Он очень много лечил наших хлопцев. Но когда стало нам совсем тяжело, то он упал духом, говорил: «Хлопцы, пусть уже будет ваша славная Украина! Пустите меня домой!» Женщин много работало в тех госпиталях — врачи, медсестры. А еще мы имели лечебные лагеря — в Черном лесу, в Карпатах возле Яблуницы.

А.И. — Где зимовала Ваша сотня?

П.Г. — В 1944, 1945 году мы зимовали в селах. В 1946 году сотня в горах зимовала, все вместе — или строили шалаши, или спали под снегом. На зиму 1947 года сотня разделилась, разошлась по схронам. Я тогда зимовал на Черногоре — построили большой бункер возле Говерлы, со стороны Закарпатья. Мы большие бункеры строили до 1949 года. А позднее, когда сотни разделили, то бункеры делали на восемь, на десять, на двенадцать человек. В лесах выкопали много бункеров. Каждая группа рыла бункер сама себе, ночью, чтобы никто не знал — тогда он держался долго. Землю относили далеко, смотрели, где есть вывороты, там где лес ветром валило — засыпали ту землю туда.

Тяжелая нам выпала работа, тяжелая жизнь, не дай Бог… Я был здоровый гуцул, молодой, красивый — на меня девушки заглядывались. Крепкое телосложение имел, сильные руки — все переносил. А сейчас болею, мучаюсь — ноги болят, сердце болит. Уже прошу у Бога смерти…

А.И. — Когда Вашу сотню расформировали, много повстанцев вернулось домой?

П.Г. — Из нашей сотни все хлопцы воевали дальше, в 1949 году на легализацию уже никто не пошел. Да уже нечего было идти — пошли бы в тюрьму, на муки. Мы все это знали, потому что еще до этого у нас некоторые шли и сдавались. А если ты сдался, то должен людей выдать — кто помогал, кто кормил, где кто кого прятал. Тем, кто выдал, советы, может быть, что-то и прощали, но все равно судили. Использовали и судили. Они и меня хотели использовать, когда я к ним попал — я бы людей выдал, люди мучились бы в тюрьмах из-за меня, а меня все равно осудили бы.