Читать «Поклонение волхвов» онлайн - страница 387
Сухбат Афлатуни
Старик снова нюхает свою ладонь, морщится, бьет кулаком по скамье:
– Нет, все еще пахнет… Не предавал, говорю! И про подземную плотину они не через меня узнали, я только подтвердил, просто головой слегка кивнул и показал, где находится. Ты знаешь, они в пятьдесят третьем всех трясли. Кто-то мог расколоться. А может, ты сам раскололся, а? Сказал им про плотину, чтобы следы замести… Нет, знаю, не мог. И я не мог, я только подтвердил. Они сами бы туда добрались. Сами шлюзы открыли. Даже стараться не надо было, там уже давно протекало, их же еще мой прадед и прапрадед вот этими руками… Вода пошла… Кто-то, может, спасся. Стало два кладбища, одно наверху, другое внизу. Одно, значит, наверху, а другое…
– Под Гагаринкой?
Старик не отвечает. Обнюхав ладони, достает платок, смачивает из флакона и протирает каждый палец. Доносится кислый запах одеколона.
– Темная ночь, – тихонько напевает, протирая мизинец, – только пули свистят по степи… Только ветер шумит в проводах… – Поднимает глаза на Николая Кирилловича: – Завтра в девять сорок по местному времени перестанет биться сердце старого большевика, борца за светлое будущее и за сохранение памятников архитектуры Касыма Ходжакулова. Что надо будет сказать о покойном? Касым-акя был умом, честью, а когда вышел на пенсию, то и совестью своей махалли. Причиной его предстоящей смерти стали бездушие, бюрократизм, а также чертово колесо. Покойный выражает глубокие и искренние соболезнования своим родным и близким и надеется, что на его похоронах будут исполняться творения Шопена, Мендельсона и других прогрессивных композиторов…
Старик прячет платок, внимательно изучает ладони:
– Запомнил? Про церковь письмо я Давлату отдал, он потом отнесет в нужное время. Теперь иди. Прощаться не надо, завтра попрощаешься, вместе со всеми.
Николай Кириллович поднимается.
– Стой. – Старик протягивает лампу. – Унеси. Я теперь должен успеть к темноте привыкнуть, к полной темноте…
* * *
Вождь пролетариата оказался прав: космос менялся на глазах. Что-то назревало, сгущалось и давило на мозг. Дни шли тяжелые, с пепельной дымкой. Сухомлинов, находясь в следственной башне, попытался резать себе вены. Резал непрофессионально, его спасли.
После Пасхи не проходило и недели, чтобы город не столкнулся с каким-нибудь черным телом. По ночам гремела артиллерия с Бабигонских высот, расстреливая мелких космических рептилий, подлетавших слишком близко, или глыбы льда. Звуки далеких орудий смешивались с лягушачьим хором и тиканьем часов. Ночи были душные и бессонные, над прудами стелился горьковатый туман. Он ходил по кабинету, иногда спускался вниз и глядел на голубое тревожное свечение Земли. Оно проникало сквозь стекло и покрывало лицо холодом. Он растирал его платком, руки были слабыми, в ногах гудел свинец.
