Читать «Поклонение волхвов» онлайн - страница 318

– Я не готовился к исповеди…

– Выпивал? Любодействовал? Нет?.. Сергий Петрович! Один канон покаянный из пономарки захвати!

Иподиакон, колыхнув «занавеской», уходит. Отец Михаил переговаривается с Давлатом. Николай Кириллович отходит, смотрит на батюшку. Сразу на «ты», и отца знает. Слышал, наверное. В журнале патриархии был некролог, лет семнадцать назад.

– Вот, возьмите. – Иподиакон протягивает листки кальки. – Нечетко, но читать возможно. Из Ленинграда будете?

– Спасибо. – Николай Кириллович кладет в пальто. – Да, из Ленинграда.

– Я тоже оттудова, с Нарвских ворот, известное место. После контузии здесь остался. С праздничком.

Николай Кириллович слышит, как Давлат спрашивает отца Михаила: «А что уполномоченный хотел?» – «Ну это как обычно. Чтоб колокольного звона не было. Чтоб нищих не было. Детей не было. Ничего не было».

Давлат, попрощавшись, уходит. Николай Кириллович стоит под иконой Георгия Победоносца. Прикладывается, стараясь не попасть губами в змия. Выходит во двор, опускается на лавку, играет пальцами по скамейке. «В Рождество все немного волхвы». Положил это на музыку как раз перед отъездом Бродского. Простенькая темка. Ми-фа-соль, соль-соль-соль, фа-диез-соль-ми. В кармане скрипит калька. Достает листки, потом замечает Жанну и машет рукой.

* * *

Дуркент, 2 февраля 1973 года

«Я, Мария Мартыновна Триярская, член КПСС с 1936 года, заслуженный работник образования Дуркентской АО, автор двенадцати методических пособий и множества статей на темы воспитания подрастающего поколения в областной и республиканской печати. В настоящее время нахожусь на пенсии, однако каждую свободную минутку отдаю оказанию методической помощи своим прежним сотрудницам. С нескрываемой радостью слежу за их успехами на ниве „разумного, доброго, вечного" и стараюсь, как всегда, быть рядом в трудный час и в период подготовки годового отчета. Среди моих питомиц хочется выделить старшего инспектора Матлюбу Саттарову, которая с гордостью называет себя моей ученицей и подходит к любому поручению с душой и без волокиты. По ее неоднократным устным и письменным просьбам я и собралась написать эту автобиографию, хотя ничего примечательного в своей жизни не нахожу. Это самая обычная жизнь, без остатка отданная делу сбора статистических данных, вначале в статотделе ордена Ленина завода „Красный дуркор", а затем в областном отделе народного образования.

Родителей своих я не помню и достоверных сведений о них не имею. Скорее всего, они были бедняками из местных татар. Не имея возможности кормить еще один „лишний рот", они отдали меня на воспитание человеку по имени Мартын Казадупов. Этот Казадупов был педагогом-энтузиастом, собирал брошенных детей и организовывал из них что-то вроде детдома.

Был он, как я думаю, тоже человеком бедным, держал нас в подвале без окон, хотя и просторном. Называл нас своими ангелами и прочими ласковыми словами, отражавшими прежнее мировоззрение. Там нас жило человек семь или восемь. Я была в этом детском коллективе самой младшей. У нас были детские книги и мальчик, игравший на скрипке. Когда приходил Казадупов, мы пели песни; часто делали это и без него. В один вечер мы завели свои песни и пели особенно хорошо и с чувством. Внезапно раздался грохот, часть стены рухнула и повалил дым. Мы начали метаться, ведь Казадупов каждый раз закрывал нас. Потом обрушилась часть потолка, сверху появились какие-то люди и я лишилась сознания.

Причиной трагедии оказался взрыв в соседнем доме. Нас всех отвезли в Кауфманский приют. „Всех" – это тех, кто остался: трое моих друзей погибли под обломками. Начались печальные дни в приюте. Первое время у нас болели глаза, ведь мы, как „дети подземелья" из повести В. Г. Короленко, привыкли к потемкам и свободе. Мы ждали, что нас заберет Казадупов, но, оказалось, он, не вынеся известия о взрыве, потерял рассудок. Потом моих друзей стали разбирать на усыновление. Осталась я одна и еще тот мальчик, который играл прежде на скрипке, но она погибла под руинами. Вместе с ним мы отважились на побег. Моего юного спутника поймали, а я пролезла в щель в заборе, спряталась в стволе огромного дерева и заснула. Так, в этом дереве, я провела несколько дней, выходя по ночам и боясь, что меня увидят, схватят и вернут в ненавистный приют. Около дерева я всегда находила оставленную еду. Потом я узнала, что ее оставлял слепой садовник, считавший меня нечистой силой. Благодаря этим суеверным представлениям я не была голодна. Но потом сад начали рубить, и мне пришлось выйти из моего убежища. Так состоялась моя первая встреча с хозяином этого сада, отцом Кириллом Триярским, человеком добрым, но слабовольным и насквозь пропитанным религиозной идеологией…»