Читать «Сады небесных корней» онлайн - страница 52

— Сейчас лягу там и посплю. Будь что будет, — решила она. — Не могу идти больше.

Пугаясь того, что сильней и сильней как будто тяжелые, твердые волны толкаются в бедра ее, причиняя тягучую боль, она одолела подъем и вошла в прохладные сени.

Весна была в самом разгаре. Причудливо скроенные молодые листья наивно шептали друг другу, что скоро, прозрачные, с терпкими косточками, сладчайшие и золотые, как солнце, начнут созревать виноградные гроздья, а девы, чьи глазки похожи на ягоды, придут собирать их в большие корзины.

Прислушиваясь к голосам этих листьев, она прилегла на прогретую землю. Боль стала спокойнее, тише.

— Бог даст, и дойду, — прошептала она. — Уж больно одной неуютно в дороге…

Ей вспомнилось, как болтали когда-то отцовские жены и перебивали, свистуньи, друг дружку, пугали молодок, недавно доставленных в ханский дворец:

— Как схватит тебя, да как скрутит! А евнух кричит: «Тужься, матушка, тужься!» Какое там «тужься»? Уж лучше бы смерть, чем терпеть эти муки!

И вдруг так внезапно, безудержно, весело поплыли видения прошлого.

Вот девочка Зара сидит на ковре, а батюшка входит в покои, рассерженный:

— Нахраби, чертовка! Аллах тебя дерни за жирные космы! Зачем ты ребенка оставила здесь? Все окна открыты, из всех щелей дует, ребенок в одной распашонке!

И тут же склоняется к Заре:

— Голубка моя! Еще краше матери, дай нам Аллах! Пойдем, детка, к папе! Пойдем, поиграем!

Берет ее на руки. Зара вдыхает цветущие розы, какими он пахнет, когда завершает обряд омовения. Тогда натирают его, обнаженного, маслами, которые, в пестрых халатах, усатые, привозят купцы из далеких земель. В столовой он кормит ее пахлавою и сладким щербетом. Потом они вместе листают альбом, тяжелый да бархатный, с желтой застежкой, наверное, тоже из чистого золота.

— Смотри, моя девочка, вот твоя мама. Медовый наш месяц. Я ей говорил: «Для чего нам Дубай? Поедем в Париж или лучше в Италию!» Она заупрямилась: «Раз уж я вышла по страстной любви за тебя, мусульманина, то вера твоя и моей будет верой! Закрою себя до бровей, даже евнух, купающий нас, жен твоих, в водоемах, ни кос моих не разглядит, ни лица!» Аллахом клянусь: я такой не встречал. Поэтому сердце мое прикипело к тебе, и поэтому ты одна утешаешь меня в этой жизни…

Они, зачарованные, умиленные, листали альбом. За страницей страницу. Вот мама в каком-то старинном костюме: на шелковом платье с узорами кофта, на кофту наброшена то ли лисица, а то ли другое какое животное. Стоит, подпершись, каблучком своим красным уперлась в крылечко, и столько в ней удали! Такая размашистая красота во всей ее позе, в разлете бровей, в лукавой и кроткой славянской усмешке! А вот молодые в Дубае. На нем темно-синий халат из капрона, просвечивают аккуратные плавки, на маме купальник, закрытый, однако, тяжелою тканью, похожей на занавес в каком-нибудь самом столичном театре. Листают альбом до тех пор, пока, нежно погладив ее золотистый затылок, отец шепчет Заре: