И внезапная дрожь, содроганье внезапноегрохотом грома, жалом кинжала.Как ночной мотылек, зачарованный пламенем лампы,Я бесцельно брожу, я кружу, и я крылья души опаляюобольстительным пеньем сирен — твоих писем.И под рукой книги нет никакой,чтобы целительным ливнем пролиться над моею тоскою.И мой дух бесприютный пустыннее, чем Сахара.Вон он, горестный прах моего опустелого,засохшим цветком поникшего сердца.Ты одна только можешь спасти, вернуть мне надежду,только ты и твое живое присутствие,Только ты, мое настоящее время,изъявительное мое наклонение,мой глагол совершенного вида,Только ты, само совершенство,только сама, а не письма твои,только губы твои, благодатнее летнего солнца.Я тебя жду в глубине своего ожидания, жду,чтобы смерть воскресить.
И СОЛНЦЕ
И солнце, как огненный шар, к румяному катится морю.Я в лабиринте тропы заблудился меж бруссой и бездной.И неотступно за мной по пятамаромат горделивый и нежный струится,щекоча заманчиво ноздри.Он струится за мной по пятам, и ты тоже за мнойнеотступно идешь по пятам, мой двойникнеразлучный.Погружается солнце в тревогу,В мельтешение света, в трепетание красок,в смешение яростных криков.На поверхности моря пирога, тонкая, точно игла,напоказ выставляет хвастливоГребца и его двойника.И кровоточат песчаники мыса Наз, когда маякзажигает огни на груди скалы вдалеке.И мысль о тебе пронзает грустью меня.С тобою всегда мои мысли — когда я иду,и когда я плыву,И сижу, и стою — мои мысли с тобою всегда,Утром, вечером, ночью, и если я плачу,и если — что тоже бывает — смеюсь,И когда говорю, и когда я молчу, и в радости,и в беде.И когда о чем-то я думаю, и когда не думаю вовсе —Все равно, моя дорогая, мысли мои о тебе!
ШЕЛ ДОЖДЬ
Шел дождь всю ночь напролет.Мои мысли летели к тебе в сернистом свечении мрака.Море, злобно ревущее море осыпало своими плевкамизеленую черепицу.Мы изнывали в тревоге под громовые раскаты,под завывание ветра, под нескончаемо долгуюИ такую пронзительно нежную жалобу Ангела смерти.Вот и опять я томлюсь в рокочущей бездне дворца,В испарине тяжких мигреней, как в детстве в Дьилоре,Когда мама умела все страхи мои осадить, обложитьлиствой маниоки, обложить их, смирить, отогнать.Мне в Жоале по-прежнему трудно и больно дышать,и назойливо липнет к душе лихорадка —Вечерами, в часы первозданного ужаса.И мне снова пригрезились юные грезы мои.Мой друг чужеземный рассказывал мне о прохладесентябрьских луговИ о розах в Теншбрэ, сверкающих радужнов простодушье доверчивом утра.Я о девушке грезил, чье сердце благоухало,А когда она гневалась, из глаз ее сыпались молнииС явственным запахом серы — как бывало, ты помнишь!с тобою и как с небесами порою случаетсяв ненастные ночи сезона дождей.
