Читать «Возвращение в Михайловское» онлайн - страница 138

– Ты будешь мне писать?

– Конечно! – сказал Жанно. Только знаешь, какой я любитель!.. – поулыбались оба. И правда – в век эпистолярий, он был не слишком словоохотлив на письма. Всякому свое!

Александр передавал еще кому-то приветы – кстати, на случай – Грибоедову, хоть не был уверен – помнит ли тот его? (во всяком случае, слышал, наверное – читал, быть может!) – и кони натягивали поводья у крыльца, рвались зачем-то в эту темноту и стынь, и Жанно (непонятно, почему) – тоже рвался. Там лес и дол, видений полны… – Александр стоял без шапки – только шубу на плечи.

Потом были еще какие-то крики – с двух сторон в темноту – и густой скрип полозьев, удаляясь… И на снегу у крыльца остался лишь длинный след – в две нити. Лицейская тропа ушла в темноту. Прощай!

Вернувшись к себе, Александр первым долгом разобрал бумаги… Он не решался спросить себя – почему уехал друг, даже не заночевав. В самом деле, угар?.. Бывают минуты, когда лишнее – спрашивать.

Взял тетрадь – особую, пухлую – куда вписывал свой меморий, что называл «Записками». И занес в нее: «Встреча с П.» Он попытался вспомнить беседу с Жанно – с самого начала. Но смог занести только о потопе. Домишки с Голодая – с утварью, но без обитателей, вмерзшие в лед Маркизовой лужи – застряли в его мозгу.

– Вот-с, ваше величество! – сказал вслух без всякой связи. – Когда-нибудь скажут… первой взбунтовалась вода в гранитных берегах!.. – Все путалось в голове. А вроде – только что было… И чтенье «Чацкого», и его монологи – и их монологи – двоих. Все плотнилось – без деталей. Диалогический язык… Монологический язык…

– Бедный Жанно! Я смутил его сомнением. Сперва он меня, после я – его. Каждый из нас – был к другому Мефистофель! – Он решил эту запись отложить. Или завтра вспомнится? Перелистнул тетрадь. Там нашел:

И много нас наследников ВарягаА мудрено тягаться с Годуновым –Он привязал и страхом, и любовью…– Он смел – вот все – а мы…

Дальше шла запись: «Князья Рюр. Племени: Шуйский, Сицкий, Воротынский, Ростовский, Телятевский…»

И на другой странице: «Феодор царствовал 14 лет. После убийства Димитрия до избрания Годунова 7 лет…»

Потом сказал сам себе – больше некому было:

– Мы с юности все бунтуем. И бунт чудится нам словно вершиной бытия. Покуда не сознаем – что с вершины телега жизни мирно начинает катить под уклон. И тогда оказывается… бунты, войны… наши мечты о величии… (улыбнулся и поморщился одновременно.)

Меж тем, Пущин удалялся во тьму и тоже грустил. Нехорошо, конечно, вышло, но… Пусть идет своим путем – и вдруг на этом пути окажется – мы идем навстречу друг другу!

Никуда не деться было от того, что мысль Александра не поколебала едва прекрасную (и столь оберегаемую им) – ясность мысли его собственной. Снег скрипел под полозьями. В неплотно прилегшее стекло, чуть постукивавшее на ходу в своем желобке – задувало морозцем и снежной пылью. Он выглянул, отодвинув занавеску… Они выехали из лесу и катили вдоль застывших полей. Снег чернел перед ним, в снежном небе звезды смотрелись совсем дальними и мутными!.. Они кружили в мутности вместе со снегом и чудились крупными снежинками. Краса бесконечной жизни!..