Читать «Экстерриториальность» онлайн - страница 3

2

В окно хирургии, горстями в стеклои, как на молебне, с размаху окресткропильницы и себя самогоодними ударными, сухо оркестрв бесчисленный раз репетирует соч.для шума соломы и пороха туч,и ритм их, без сна оставляющий ночь,смешно сказать, не текуч, а тягуч.Дождь льет до утра, и с ним до утрас одним, потому что один он шустр,кокетничает за пультом сестра,чья очередь в списке ночных дежурств.И птичкам и прочеркам в клетках графыбубнит, отбывая часы, санитар:– В какую струну ни затягивай швы,смешно выздоравливать, когда стар.

«Вздорное, только вздорное…»

Вздорное, только вздорноепробирается в сны.Но внутри его черноепламя ночной вины.Из него-то и множатся,чуть поглубже спустись,скалящиеся рожицы,и никак не спастись —ибо и ты, бессонница,жжешь аутодафе.Видишь, куда все клонится,сдайся на ночь, на две.Жизнь субстанция нервная —верно. Но ведь не вся.Есть же еще резервнаяу нее полоса.Тех, в какие закуталисьбабочки до весны,дай мне одну из путаницразмотать не на сны.Кануть дай от усталостипросто в ночь, в никуда.Но пусть дрожит – пожалуйста —там хоть одна звезда.

Кусты

1

Еще из жизни прежнейследят за мной глаза,а я уже нездешний,прозрачная лоза.Меня возводит в степеньсозвездий – и в костерботвы кладет, как стебель,ночной смятенный двор.Туннель прута безбытен,суха внутри струя —признайтесь, что невиденвам даже тенью я.Тогда и я, хоть слов нет,скажу, что воспалензрачок мой, как шиповник,шиповник, мой шпион.Шиповник вне сезона,вне замысла и чувств,в твой короб, Персефона,зерно стряхнувший куст —чей корень рвет мне сердце,как пурпурный шифон,к потусторонней дверцеприколотый шипом.

2

Куст, изгибы судьбы,как Минотавр и Минюст,выводящий в шипы,больше не куст, а Пруст.Сгинул лес, где егодядя Том как фантомокружающегозвал, пугаясь, кустом.То, как, дрожью пронзен,прыскал он кровь и трясбелый прах в чернозем,было не битвой рас,а франтовской примеркойслов корневого гнезда,скрытого бутоньеркойаристократа-куста.

«После северозападного, ночью вывшего «у!»…»

После северозападного, ночью вывшего «у!»,стало бело и ровно и, так сказать, красиво.Но все равно летунью, севшую на метлу,утром еще, как пьяную, боком к метро сносило.В городе снежная буря – развлеченье, эффект.Фары и в окнах свет тут компаньоны плохие,как для небесного пламени – тусклые догмы сект.Что тебе люки, снег? Что вам асфальт, стихии?Только и радость, что ночь, только пурге и надежд,что балдахин, обрушивающий кружево паутины:белые вспышки хлопьев – и слепота промеж,как экран за мгновение до начала картины.Что ж это нам показывали? То ли, как хорошистены цивилизации? То ли, как плющат сушукости воды и воздуха? То ли, что у душиу мировой есть способы сплачивать наши души.

«Здесь кукушка из лесу благовестит…»

Здесь кукушка из лесу благовестит,дескать, вот, пощусь и тащусь.И глотает гусеница пестицид,от себя, мол, сама лечусь.Это в городе пьют с карамелью чай,но пути туда топь да гать,топь да гать километров тыща, считай,не видать отсель, не слыхать.Это там телевизорный есть король,на все руки мастак-мудрец.А у нас он ноль, босота и голь,на дырявой дуде игрец.А ведь мы уж не то чтоб совсем куку,не шаляй-валяй – ведь у насжмудь-страна приснилась раз мужикуи не Шауляй – Каунас!И хоть наша кровь не из тех европ,а сама собой по себе,но на вкус и запах она – укроп,истолченный с солью к зиме.Да не с той, что под веки сует себя,солью зренья. А с той, что с веквдруг слетает на теплую пыль, шипя,как сухой не вовремя снег.