Читать «Экстерриториальность» онлайн - страница 5

«Свистит, но звука не расщеплет…»

Свистит, но звука не расщеплетна смысл, восторг и молодечестводрозд, подобрав по слуху щебет:отцовство-отчество-отечество.Свист, стерший имя. Пташку-имябез места, без семьи, без времениунесший изо льда в полымяи онемевший, скажем, в Йемене.Вздор, писк – но стоящий усилий,с какими атмосфера плотнаяпружинит, если над Россиейвзмывает стая перелетная.Им лапки всасывает мякоть,урчащая: вот червь, позавтракай,еще успеешь покалялкатьс родней, трепещущей над Африкой.А те ей: мы другого духа —что делать здесь ночами зимнимикомочкам щебета и пуха,лишенным родины и имени?А та: дождись, останься, ну же!В конце концов – отцовство, отчество.А те: ну да, но стужи, стужи —без струй, без музыки, без общества.

Свой мир

Хотя и стоит этого-того(пусть будет: этажерки и толкушки)свой мир, нам остается только «сво»от сводничества – ни души, ни тушки.Сшить, сострочить – вот цель. Соединить.Собой. Одним собою. Не надеясьни на кого. Ведь струйка крови-нитьи мысль-иголка никуда не делись.И съесть – как тот пророк – не своегопера и почвы книжку и картошку.Собой – и только, сделать вещество,под кожуру проникнув и обложку.Короче, опровергнуть пустоту.И, плоть в конце концов на оболочкупустив, обить небесную плитусафьяном атомарным. В одиночку.

Астры

Небо за миг растворило созвездия в спиртеутра. Отчего немедленно поголубело.Но поднеси, как спичку, себя к нему, вспыхни,и на полмига сделается оно бело.Спрячься в нору – пусть отпылает свитоквремени. И если там будет воздух,выгляни только на выдохе – видетькупол, монтируемый на новых звездах.Это к тому, что стоит ли сеять весной рассадуастр в предвосхищенье сентябрьской продажицветов, от века подобных застрявшему стаду,не знающему, что щипать – не самих себя же.Во-первых, может не оказаться петлицы,в которую их втыкают. А самое главное – царстваогненно-траурного, в котором могли распуститься,как блеклые звезды неба, осенью астры.

Сенокос

Кóсу и грабли взять как гитару и гусли,чтобы травинка к травинке ложилась самастрочкой, звеня стебельками, как струйками в руслетканного, что ли, струнного, что ли, письма.Ибо трава эта – лен. И рубаха льняная —то ли папирус, то ли гребенка сроднитой, на которой, губами папирус гоняя,в кровь их стирают, а он все гони да гони.Это как каторжник, жизнь проходивший в оковах,в пламени ярости плющит – плевать, что тюрьма, —уз примитив в примитив духовых и щипковых.Разницы нет, когда тянет в воронку псалма.

«Заключенный глядит на небо…»

Заключенный глядит на небо,потому что оно свободно,за любую выходит зонуи все целое, а не пайка.А больной с него глаз не сводит,потому что оно здорово,кровью вен и аорт играет,даже слезы льет не горюя.Взгляд вперяет в него ребенок,потому что оно как царство —все сверкает золотом в полдень,и в серебряных бусах ночью.Сумасшедший смотрит на небо,потому что оно нелепо,как ломоть несъедобного хлеба,Богом брошенный внутрь склепа.А поэт взирает на небо,потому что оно бесцельно,драгоценно, пусто, нетленнои его рифмовать не надо.