У небосвода в правом боку – жжёт:Кожей гусиной бедняга поэтому жёлт.Печень солнца раздута… в бордовый пожар;Ветер, как выдох больного, порывисто-горек.Корчась на голой земле, небосвод-алкоголикСтонет: «Спасите, пожалуйста! Ну пожа…»Выпил он воздух столичный —со смогом,со смаком;Выкурил за неимением табака —И почернели, став многотучьем косматым,Лёгкие, что уж больше – не облака.Вот и лежит, на правый сетуя бок,В коем (как печь или печень) горит закат.Сердцем из пьяницы рьяно стучится Бог,Запертый в смоге, как в чёрной дыре рюкзака:Чаду хлебнув, Всевышний ПигмалионРвётся в город, который покинул Он.В городе этом нечем дышать: небосводВысосал воздух его до дна – из горла;Выхлебал жадно – и кажется: лопнет вот-вот,Точно рюкзак, объевшийся барахла.Город в плоть его вóткнут – пиками крыш:Странно пустой, забывший звон богомолия;На мертвеца, почернев, небосвод похож…Только ведь Бог-то в нём бьётся: мол, город, услышь!..Дескать, узри: над тобой расстегнулась молния!..Вжик – умывает столицу ночной дождь,Свежею кровью хлещет из неба чёрного.Небо смолкает, чуть вышептав: «Боженька, Бож…» —Верно, забыло, спросить-то хотелось о чём Его.
Мон ами
Помнишь сам ещё, как это —быть окружённым дверьми,Из которых ни от одной не дано ключей…Мон ами, нынче я – про сей церемонный мир,Где чуть только ты – сам не свой,так сразу – ничей.Не один я: тут прочих – тьма; только к этой тьмеНи душа не лежит, ни глаза не привыкнут. Вою,Как свободой дышавший – среди рождённых в тюрьме,Что, вовне не бывав, её-то и кличут волей.Правда нас отстояла, что данным ею – острогЗвали именем, притворяясь с трудом людьми.Как ты там, куда унесли отмотавшего срокНа заре – тебя? Долог, долог ли мой, мон ами?
Чудотворец
Когда колдуна хоронили,Столица тонула в толпе,Хоть был он и просто стар, без приставки «рок».И пела жара, как в горниле,И каждый второй пел,Злым ликованьем уродливо вывернув рот.Текла процессия мощно,И в этот рьяный потокВпадало по речке из каждого переулка.А он шумел неумолчно,Дескать, «злодей подох!»Шумел – до жути задорно, до одури гулко.– Мой сын избит был средь бела дня;Чудом остался жив!– Колдун виноват! Колдун виноват! Колдун виноват!– А мой – в запое!– А у меня…Сонм взаимно-чужихПлылпо городу,слаженно гомоня.– Помер, мерзавец! Виват, справедливость, виват!..И лишь на погосте, где вечность – дана,Народ притих, обступивПроклятую домовину, как волны – остров.И люди глядели в лик колдуна,Немой, что курган в степи,И воткнутый носом в небо – нагло и остро.В небо, что повернулосьСолнечным диском к толпе,Подобным выжженномуна лиловойспине клейму.И ворон кричал: «Да ну вас!..» —До одури, будто пел.И чудо свершитьбыло совсемнекому.
Красота
Робче, чем вкус лепестка,Рябче кругов на водеЯ красоту отыскал —И в кожу твою одел;Было тебе то – боль:Мир в животе горел…Я же с тех пор за тобойШёл, как снег в декабре —Радостно и свежо,Истово – не напоказ.– Пламень нутро жжёт!..– Только бы не погас…Плакала ты – я молчал(Сердцем – боготворят),Чуя в тебе, как в анча —Ре – вожделенный яд.Но донести не смоглаНоши высей чужих:Яд слезой развела,Ей же огонь потушив.Вот и стою, скребяБожьей души бересту…Я любил не тебя.Я любил – красоту.
