Читать «Кое-что из написанного» онлайн - страница 78

«Прямая кишка передает мочевому пузырю навык хранения, а мочевой пузырь в свою очередь делится с прямой кишкой навыком отдачи». Так, если новеллы других рассказчиков созданы в лоне эстетической теории, политической доктрины или морали, третий рассказчик буквально цитирует вышедшую в 1924 году работу Шандора Ференци «Таласса». Гениальный венгерский последователь Фрейда пытался в этой книге дать поразительный «психоанализ истоков половой жизни». Ференци головокружительным образом расширяет горизонт своего исследования и перескакивает от истории индивида к истории всего вида. По Ференци, биология и психология поочередно просвещают друг друга. Но в чем смысл этого полезного взаимодействия, при котором прямая кишка передает мочевому пузырю часть своего умения хранить, в то время как мочевой пузырь повышает готовность прямой кишки к опорожнению? Все наводит на мысль о том, объясняет Ференци в первой главе своей книги, что только «эффективное взаимодействие» иннервации ануса и уретры позволяет осуществлять нормальное извержение семени. В случае преждевременного семяизвержения обнаруживается только уретральная составляющая с ее тенденцией к опорожнению, а при замедленном семяизвержении преобладает анальная составляющая, ориентированная на удержание. Хотя уретральная тенденция к опорожнению «всегда приводит к победе», она постоянно борется с тенденцией к удержанию. Однако в ходе эволюции индивида, как подчеркивал Фрейд в «Трех очерках по истории сексуальности», устанавливается примат генитальной зоны в ущерб другим формам наслаждения. Ребенок, ради того чтобы добиться любви родителей, постепенно отказывается от удовольствия произвольного испражнения и мочеиспускания. Оба эти вида эротизма не исчезают полностью, а сливаются в «высшую цельность», процесс, обозначенный Ференци термином амфимиксис. Мы вновь и вновь повторяем: в «Нефти» П. П. П. совершенно чужд тому пристрастию, которое вскоре станет господствующим в литературе, — к цитированию, к энциклопедическим знаниям, поданным под соусом романа. Вся эта невыносимая бурда мнимой эрудиции, отличающая постмодернистскую культуру, была бы ему попросту отвратительна. Он не цитирует, а воплощает, испытывает, экспериментирует. И теория эякуляции Ференци соответствует, возможно, самой глубокой и решительной из его последних догадок: произведение и эякуляция — это одно и то же. В конечном счете кое-что из написанного должно было напоминать теплую струйку спермы, выплеснутую в лицо всего мира.

* * *

Наполняя свой бокал кикеоном, четвертый рассказчик замечает, что во всех новеллах, рассказанных до него, «повторяется один и тот же сюжет», более или менее скрытый. Это уловки, символические формы, в которые облекается единственный реальный, исторический и вполне определенный факт. Как таковую, эту «изначальную новеллу» никто не рассказывает, но она нет-нет да проглянет в остальных новеллах. Условно ее можно назвать так: «Новелла о неудавшемся государственном перевороте». Итак, продолжает рассказчик, настал момент сделать следующий шаг. Мы предчувствуем, что Карло, присутствующему на собрании рассказчиков, уготовано высшее видение, подобное тому, которое даровалось посвященным в Элевсине. Тогда, по завершении всех стадий обряда, жрецы допускали их в святая святых храма. Очередная новелла озаглавлена «Новелла о бойнях». Она не отсылает нас окольными символическими путями к так и не рассказанной «изначальной новелле». Она и есть та самая новелла. Буквальным образом. Чтобы все намеки и аллюзии на «ту самую новеллу» возымели смысл, нужно, приняв все меры предосторожности, заговорить наконец прямо, со всей откровенностью. Не будь в книге этого стержня, вся языковая вселенная, из которой состоит кое-что из написанного, разлетелась бы на куски, как тело без скелета, как аллегория без своего буквального значения. Героем новеллы является сам рассказчик. Он не испытывает материальных затруднений; его хобби — музыкальный фольклор. Вооружившись сверхсовременным магнитофоном, он находится в Катманду, вечером, на большом празднике. Экзальтированная толпа увлекает его в маленький храм, расположенный в полях за пределами города. Это место своего рода паломничества. Неподалеку от этого сельского храма его неожиданно привлекает звук, точнее, стон, доносящийся из кустарника, возле которого он устроился, чтобы записать песни и музыку праздничного шествия. И действительно, в бамбуковых зарослях оказывается тяжелораненый человек на последнем издыхании. Это белый, американец. На него напала группа мужчин за то, что незадолго до этого он жестоко обращался с ребенком. Хотя эта версия не заслуживает большого доверия. Как бы то ни было, поняв, что рассказчик — итальянец, мужчина хочет сделать ему признание, перед тем как испустить дух. В нем тоже течет итальянская кровь, и он каким-то образом принадлежит к мафии. Он намерен рассказать о «коротком отрезке итальянской истории», не более шести лет. Магнитофон все время включен. «Все сказанное им записано на пленке — предупреждает рассказчик. — Голос заглушается несмолкаемым звоном колокольчиков и звуками непальской музыки. Они продолжают доноситься из темной холодной долины у самого подножия гор».