Читать «Английская лаванда» онлайн - страница 35

В старых дневниках, из которых несет классной комнатой и размокшей плеточной березой, я вычитал, что, например, десятого марта, боже упаси признаться, какого года, мистер Селвин прошамкал твоему папеньке о моем дурном влиянии на тебя, и я убивался целых три дня, а тебе не говорил. Там же убивался я о том, что жду письма от Перси, но он медлит, и я винил в этом свой мелкий возраст и им принижал себя как собеседника, даже в переписке. Когда письмо наконец пришло, я отчего-то взбесился и не хотел принимать его на каникулах. С какого-то момента мне чем дальше, тем больше хотелось задать ему трепку, я не выносил, когда он перебирал мои пластинки, коллекционные газетные вырезки про артистов и театральные рецензии. Помнится, Мередиты всегда приезжали из Пайнс спозаранку, а мне старики позволяли спать до полудня. И я каждый раз – каждый! – выходя в гостиную в пижаме, по-либеральному, по-эрншовски, заставал паршивца за ворошением моих архивов. Джордж (“дядя Джордж”), пестовавший во мне отторжение к естеству и ребяческим забавам вроде игр и физических упражнений, будто бойкая телесность могла подавить мускулами зарождающийся интеллект, шифровал будущее, выясняя, куда я хочу попасть, в “О” или в “К”? Мередит, сколь проницательный, столь и топорный, раздел загадку догола:

– “К” значит “Кембридж”?

Джордж предпочитал не делиться семейными планами даже с близкими знакомыми и свел это в шутку, которой Перси еще прижжет меня в университете:

– “К” значит “Клайв”.

Мередит не смог поступить в университет, хоть и обладал неплохими задатками. Когда пришел мой черед, он уже изучал закон в другом, второсортном месте, я же год корпел над учебниками, занимался без продыху, лицо еще в те зеленые годы сползло вниз и впредь не возвращалось в краснощекую улыбчивость. Я стал намертво сутулым и близоруким. Мать с отцом, уже не такие зажиточные, как в предместье, денно и нощно высчитывали размер моего содержания в колледже. Это так связало их, что я было думал, они вновь сойдутся. Джордж свозил меня на неделю во Францию, давал читать европейских экспрессионистов, в Руане я слег с ангиной, которую списали на переутомление. Родители Перси покинули Пайнс.

Мы с Мередитом как-то странно и резко примагнитились друг к другу, будто все прежние раздражители исчезли, нивелировались. На мой день рождения он заказал кольцо на палец, который прищемил мне дверью еще в соплячестве. Написал на плакате “If the sun refuse to shine, I would still be loving you”. Он до сих пор валяется в моем кабинете, рядом с цветочным пасьянсом “Английский сад” и шиллингом, который Мередит нашарил в клевере после пивного праздника десять лет назад.

Джордж, покуда мы с Мег гостим у него в Латинском квартале, читает черновики цикла о провинции и сетует на мою “иррациональную” привязанность – ох, ручаюсь, он хотел использовать словцо покрепче.

– Ты испытываешь иррациональную привязанность к человеку, с которым вы волею случая были рядом. Я умышленно говорю “рядом”, а не “вместе”.