Читать «Душевная болезнь Гоголя» онлайн - страница 42

Весной 1850 года через В. А. Соллогуба (муж ее сестры Софьи) Гоголь делает официальное предложение. «Ваше предложение не будет иметь успеха», – ответил ему Соллогуб. В свой салон Виельгорские – мать Анны, Луиза Карловна Бирон, внучка знаменитого герцога Эрнеста Иоганна Бирона (фаворит императрицы Анны Ивановны), и отец Михаил Юрьевич – допускали только высокопоставленных лиц. А Гоголь был всего лишь сочинителем, не имевшим ни своего угла, ни постоянного дохода, – ничего, кроме имени. В свой салон они его больше не приглашали.

Непонятно, с чем был связан такой шаг Гоголя, толкнувший его к сватовству, явно не соответствовавшему его положению. Некоторые считали, что причина была в его религиозных убеждениях, а не в сердечной привязанности. Друзьям он свой поступок объяснил так: «У нее есть то, чего я не знал ни у одной женщины. У нее не ум, а разум, ее скоро не узнаешь, у нее все внутри».

Люди из его окружения считали, что он имел сердечную привязанность не к Анне, а к своей замужней приятельнице Александре Осиповне Смирновой (Россет). За несколько лет до своей смерти он писал о ней: «Это перл всех русских женщин. Как ни уважал, как ни ценил ее, как ни был дружен, но только в одни страждущие минуты я узнал ее. Она явилась истинным утешителем, в то время как чье-либо слово вряд ли меня утешило бы. Подобно двум близнецам-братьям были сходны наши души между собой».

Аксаков был уверен, что Гоголь любил Смирнову: «Сам того не ведая, он был неравнодушен к Смирновой, блестящий ум, живость ее были очаровательны». Смирнова и сама заметила повышенное внимание к ней Гоголя и однажды сказала, что он влюблен в нее. Гоголь смутился и не появлялся у нее в доме 2 недели. До конца дней ему не суждено было создать свою семью, свой домашний очаг.

Глава 14

Последний этап жизни

Последние годы жизни Гоголь находился в плену своей болезни. Она руководила его поведением и творчеством. Душевное состояние его значительно ухудшилось после обвинений в его адрес по поводу содержания книги «Выбранные места из переписки с друзьями», когда всеобщее поклонение уступило место почти всеобщему осуждению. Никто из его окружения тогда не понимал, что на свое творчество он смотрел теперь через призму своего болезненного воображения. Бредовые идеи греховности и самоуничижения заставили его усомниться не только в художественной ценности своих произведений, но посчитать их кощунственными, оскорбительными для людей. Ему все труднее становилось преодолевать болезненные приступы. Все чаще голову сжимала распирающая боль, настолько интенсивная, что лишала его возможности работать. Все чаще появлялись приступы тоски или «оцепенения», и душа его, полная тревоги и смятения, металась и билась о непроницаемую тьму тяжелых мыслей.

Сама жизнь казалась теперь ему тяжким бременем. Временами на его лице с застывшей мимикой появлялось отрешенное выражение. Оно редко оживлялось искрой веселья. «Голова моя страдает всячески, если в комнате холодно, мои мозговые нервы ноют и стынут. Вы не представляете, какую муку я чувствую всякий раз, когла стараюсь пересилить себя, взять власть над собой и заставить голову работать, – писал он друзьям. – Если в комнате натопленный жар, он меня душит совершенно. А всякое движение производит странное ощущение в голове – как будто она хочет треснуть. Как сильно я могу страдать, в то время как другие не видят мои страдания!»