Читать «Тихие выселки» онлайн - страница 116

Утром накормила отощавших телят молоком наполовину с кипяченой водой. Масягин давал им лекарства вместе с отварами. Следующую ночь Маша не сомкнула глаз. Укутывала телят в теплые тряпки, готова была баюкать их на руках. Особенно тяжело болела Ласточка. Она лежала на боку, вытянув тонкие, как палки, ноги. При каждом приходе Маши Ласточка пыталась поднять голову, но сил у нее не хватало.

На третьи сутки Маша ушла в дежурку. В дремоте раза два ткнулась носом в коленки, очнувшись, вскочила, побежала в приемник. Ласточка лежала, откинув голову. Глаза были закрыты. И хотя никто не мог помочь, Маша кинулась за Масягиным.

— Да-а, — неопределенно сказал Масягин, осматривая труп. — Не пойму, откуда взялась болезнь. Все-таки вспомни, может, посуду забыла помыть?

Ее как по лбу стукнули. Кажется, она в тот вечер спешила в дом животноводов к телевизору — шла интересная передача, может быть, ведро не промыла как следует.

— Может быть, — согласилась она.

— Вот результат халатности и беспечности, — загремел неожиданно из-за спины голос Никандрова. — Лучшая племенная телочка погибла. Хозяйству нанесен убыток.

Масягин кивнул на клетки с телятами, как бы защитил Машу:

— Эти выживут. Я боялся: заразу не занесли ли.

Маша подняла бессонные с крупицами слез глаза, но ответить Никандрову уже не могла.

14

Никогда доярки, телятницы, скотницы, возчики не собирались вместе — негде было. И вот сходились в новый дом животноводов. Маша ахнула: эх, какая орава!

Она сидела между Галей Маминой и Соней Птицыной. Соня, с перекинутыми косами на грудь, вытягивая шею, поводила головой по сторонам, и оттого ее белая шея казалась особенно длинной. Маша толкнула Соню в бок:

— Голову отвертишь.

Соня виновато посмотрела на нее из-под длинных ресниц.

— Я не за ним слежу.

Соврала, конечно. Без слов было ясно — следит за Никандровым. Лобастый Никандров стоял у двери и говорил:

— Не толпитесь у входа, проходите, места всем хватит.

Он, зачинщик нынешнего сборища, явно волновался.

Зал гудел, иногда прокатывался дружный хохот: кто-то рассказывал анекдоты. Но это там, где сидели кузьминские да скотники с телятницами. Малиновские доярки тихие, точно пришибленные, друг на дружку глаза поднять не смели. Даже Анна Кошкина была с постным лицом. Не случись с ней конфуза, красовалась бы на переднем ряду накрашенная, напомаженная, улыбалась бы жеманно. Ныне и она оробела.

— Глядишь на Никандрова, мозоли на глазах набила, — шепнула Соне Маша.

— Идут, — выдохнул зал. Вошли Низовцев, Алтынов, Матвеев, сели за стол президиума, рядом с ними Грошев, Никандров, Князев. Все серьезные, сосредоточенные. И тишина. Можно слушать, как в висках шумит кровь. И еще казалось, что слишком ярко горели лампочки. Свет их слепил. Маша посмотрела на окна. На улице светло. Можно было бы электричество выключить, но не выключают. Забыли.

Встал Алтынов.

— Начнем, товарищи! Слово имеет Никандров Герман Евсеевич.