Читать «Дозорная ветка. Стихи и переводы» онлайн - страница 4

«Ночью пролетали журавли…»

Ночью пролетали журавли. С крыши звезды синие текли. Запахи оттаявшей земли чуть с ума подростка не свели. И в глазах его остался крик… Этой ночью на какой-то миг все земное сердцем он постиг, все представил, зная наперед, что ночное небо не поймет.

Вокзал

Могилевский старинный вокзал, сколько раз ты мне душу пронзал, черным дымом меня обнимал и баянами вдаль провожал! Там, где пиво мешали с водой, эх, крылатый, да только безногий, эх, с ногами, да только слепой — пели вестники вечной тревоги. Вспоминали, как в танках горели, и, меня провожая в Москву, словно люки открыть не успели, в паровозном пропали дыму! И опять, как тогда, на мгновенье светом вырваны лица из тьмы, словно выплыли мы из забвенья, и в забвенье канули мы. Это августа холод бодрящий, опустевший девятый разъезд, облетающий, мимо летящий, застекленный пылающий лес. Плачут дети, кричат поезда. Ветер листья с дубов обрывает. И зеленая злая звезда нас опять до весны разлучает. До чего ж ты коварна, разлука! Даже тот, кто казался чужим, улыбнется улыбкою друга, и растает, и станет родным…

Родная верста

Кто-то в поле срывает стоп-кран. — Стой, держи! — И опять не поймали. Он бежит, задыхаясь, в туман, вдоль болота осеннего, к маме. Отоспится, попьет молока и, как птица, взлетит на подножку. Глаз наметан, и ноша легка. Сэкономил дорожную трешку. Проводницы сходили с ума, машинисты от страха дрожали. А потом пролетела зима. Поезд шел, тормоза не визжали. Может, стал он взрослее к весне и удача к нему постучалась. Может, просто на этой версте никого из родных не осталось…

Король угрей

Все рыбаки пришли пустые, и лишь у Васи-дурачка угри, как змеи золотые, ползут из мокрого мешка. Наивно спрашиваю: — Где? — А он над синею водою, клонясь к закату головою, пустил слюну по бороде. Так вот каков король угрей, прославленный в лесном народе. Все дальше Вася от людей, все ближе он к родной природе… Дитя лесов, болот, полян, когда страна дышала трудно, он был связным у партизан, и глянул на него Иуда. На все село связной кричал, от боли клялся и божился и ничего не рассказал, но детский разум помутился. — Не знаю, — шепчет он с тех пор. — Не знаю, — роща повторяет. И самый лютый рыбнадзор его сетей не проверяет…

Мой волк

Насторожило карканье ворон. Задела нерв сосновая иголка. И в тот же миг я понял — это он, хотя впервые в жизни встретил волка. Он пил из лужи, и рябая дрожь шла по воде, заляпанной листвою. На всякий случай я нащупал нож. Волк посмотрел в мои глаза с тоскою и побежал. Его худая тень без суеты — легко и обреченно — пересекла пустую лесостепь, и тишина вздохнула облегченно. Но что-то было у него в зрачках, какой-то смысл безмолвного прощанья, какой-то светлый неподвижный страх и просто право на существованье. Случись охотник на моем пути, без колебаний укажу рукою куда-нибудь в орешник за рекою, чтоб волк успел оврагами уйти.