Читать «Дозорная ветка. Стихи и переводы» онлайн - страница 31

«Возникни, новый день, началом новым…»

Возникни, новый день, началом новым. С далекой, заповедной чистотой, с забытой песней, с холодком сосновым, и юный мир открой передо мной. Травой и лесом обросла дорога. Травой и лесом вызрела в тиши. Но знаю я — ни грусть, ни боль души не возвратят, не возвратят былого. С вершины лет, когда-то с боем взятой, я в душу, словно в озеро, гляжу, но забытья и тишины закатной в железный век у жизни не прошу. Беру с собой нелегкие дороги. Следы страданий, что остались там… Беру с собой бессонные тревоги, а юный свет я юным передам.

Сергей Граховский

Бессмертие зерна

Пускай душа твоя услышит, как трудно хлебный колос дышит. Иди же в поле! Там нынче дозревает жито, и тайна жизни всем открыта — зерна бессмертье. Оно взошло, отколосилось и валом к людям устремилось — нет лучшей доли! Оно всю силу, как дозреет, вернет тому, кто пашет, сеет, жнет и молотит. Умытое росой и потом, оно становится оплотом моей Державы. Стихает перепелки голос, что ни зерно — то буйный колос весны желанной.

«Люблю подзол, пропахший лесом…»

Люблю подзол, пропахший лесом, люблю густой живицы дух, и свежий дух щепы под прессом, и розовый кипрея дух. Люблю зеленый луч иглицы, и земляничную росу, и жар болотной огневицы, и отсвет молнии в лесу. Люблю седых дубов колонны, и сосен гонкие стволы, и меда полные колоды, и звон полуденной пчелы. Весною ранней сок березы губами жадными ловлю, зеленые от сосен плесы и срубы звонкие люблю. И эти срубы над рекою, и колыбели, и гроба — все пахнет свежею смолою, сосновый край — моя судьба.

Сеятель

Плывет, как лодка, узкий черный гроб, плывет над полем, над бессмертным житом. И женщины, и старики, и дети хоронят сеятеля, пахаря, косца. Хоронят без венков и без оркестра, не произносят слов высокопарных, газеты выйдут в свет без некролога, и лишь колосья грустно никнут в поле. Он сорок восемь раз посеял жито и сорок восемь раз обмолотил. Он сорок восемь лет кормил людей, которых никогда в глаза не видел. Ему никто не говорил «спасибо», не вспоминал за шумною беседой, ведь имени его не знали дальше, чем ходит плуг, коса и борона. Хоронят сеятеля. Старики молчат. В руках детей — поникшие ромашки, но не заходит солнце над полями, они привыкли вместе уходить. Стоят леса в почетном карауле, колодезный рыдает журавель, и ласточки летают низко-низко над пыльным шляхом, над высоким    житом…