Читать «Дозорная ветка. Стихи и переводы» онлайн - страница 24

Аркадий Кулешов

«Мерещилась мне слава близкой целью…»

Мерещилась мне слава близкой целью, когда в глубокой тишине ночной поэзия, как мать над колыбелью, задумчиво склонялась надо мной. Чтоб мальчик рос, не думая о чуде, чтоб не считали люди сосунком, полынью жгучей натирала груди и смешивала горечь с молоком. Поторопила возмужанья сроки стеклом разбитым и дресвой дорог. Рукою показала мир широкий и вывела босого за порог. С тех дней, когда подносят кубок славы, твержу себе: — Немедля отодвинь. И ремесло мое не для забавы, ведь на губах еще горчит полынь.

Максим Танк

Другу

Огрубели пальцы рук — столько скорбной мерзлой глины, столько холода и вьюг просочилось между ними… Столько солнца и добра, столько слез и столько горя, мелкой меди, серебра и зерна с родного поля, что вчера, припав к земле, я едва-едва услышал, как она, оттаяв, дышит, как теплеет на заре. А под старой грустной ивой, где слагал свой первый стих, отличить не смог, счастливый, пальцы друга от своих…

Пимен Панченко

Шекспир и песня

Он не английский, он канадский Стратфорд. Но, как и всюду, здесь живет Шекспир — хохочет жир! И полоумный мир безумные захлестывают страсти. Потом, когда за сценою из веток мы собрались и вспыхнула заря, воскресшие Ромео и Джульетта нам пожимали руки, как друзья. И режиссер, он был взволнован встречей, воскликнул: — За связующую нить! Как от родимой матери отречься, так и о дружбе с вами позабыть. Когда б не песня русская, наверно, меня б сумел концлагерь доконать,— он улыбнулся: И тебя, Ромео, не я, другой учил бы умирать. Он попросил нас, чтобы мы им спели. И мы запели, позабыв про страх и неуменье, в общем, как умели, о подмосковных наших вечерах. И долго-долго нам рукоплескали. Мы понимали — это тем, другим, что с песней смерть и голод побеждали и солнце мира видели сквозь дым.

Максим Лужанин

«Все чаще и чаще себя убеждаю…»

Все чаще и чаще себя убеждаю, что сердце не то, да и возраст не тот, а утром за дело берусь, ибо знаю — мое за меня не допишет никто. Никто не допишет, никто не расскажет о жалобе той, что болотами пашет, о празднике том, что являлся крылато, душа, как зарей озаренная хата… Никто не расскажет о том, что забыто и вдруг как новинка еще раз открыто. Кому передам и кому я доверю те версты, которыми прошлое мерю, и ласку отчизны, садов ее цвет, и доброго взгляда ликующий след. Не тяжесть отдачи, а радость удачи — я вам оставляю, а как же иначе? Все вам отдаю, пока солнце в крови… Не надо шуметь, дорогие мои!