Шел поезд чуть ли не неделю.За этот долгий срок к немупривыкнуть все уже успели,как к общежитью своему.Уже опрятные хозяйки,освоясь с поездом сполна,стирали в раковинах майкии вышивали у окна.Уже, как важная приметаорганизации своей,была прибита стенгазетав простенке около дверей.Своя мораль, свои словечки,свой немудреный обиход.И, словно где–то на крылечке,толпился в тамбуре народ.Сюда ребята выходиливести солидный разговоро том, что видели, как жили,да жечь нещадно «Беломор».Здесь пели плотные подружки,держась за поручни с бочков,самозабвенные частушкипод дробь высоких каблучков.Конечно, это вам не в зале,где трубы медные ревут:они не очень–то плясали,а лишь приплясывали тут.Видать, еще не раз с тоскоюпарнишкам в праздничные днив фабричном клубе под Москвоюсо вздохом вспомнятся они.…Как раз вот тут–то между нами,весь в угле с головы до ног,блестя огромными белками,возник внезапно паренек.Словечко вставлено не зря же —я к оговоркам не привык, —он не вошел, не влез и дажене появился, а возник.И потеснился робко в угол.Как надо думать, оттого,что в толчее мельчайший угольс одежки сыпался его.Через минуту, к общей чести,все угадали без труда:он тоже ехал с нами вместена Ангару, в Сибирь, туда.Но только в виде подготовкибесед отнюдь не посещали никакой такой путевкини от кого не получал.И — на разубранном вокзале,сквозь полусвет и полутьму,его друзья не целовалии туша не было ему.Какой уж разговор об этом!Зачем лукавить и ханжить?Он даже дальнего билетане мог по бедности купить.И просто ехал верным курсомна крыше, в угольной пыли,то ль из орловской, то ль из курскоймне не запомнилось, земли.В таком пути трудов немало.Не раз на станции большойего милиция снималаи отпускала: бог с тобой!И он, чужих чураясь взглядов,сторонкой обходя вокзал,как будто это так и надо,опять на крышу залезал.И снова на железной койкедышал осадками тепла.Его на север жажда стройкикак одержимого влекла.Одним желанием объятый,одним движением томим…Так снилась в юности когда–тоМагнитка сверстникам моим.В его глазах, таких открытых,как утром летнее окно,ни зависти и ни обиды,а дружелюбие одно.И — никакого беспокойства,и от расчета — ничего.Лишь ожидание геройстваи обещание его.
