Читать «Шайтанкуль - чёртово озеро» онлайн - страница 27

До полудня Андрей разбирал юрту. Это дело для него было в новинку, поэтому и шло медленно. Но в конце концов справился. Однако и устал — больше от жары, нежели от работы. Присел за низенький, круглый казахский столик. Вытащил из вещмешка кусок вяленой конины, оставленной чабанами, перекусил, запивая тёплой, с металлическим привкусом водой из фляжки.

После обеда, превозмогая сонливость и вялость во всём теле, хорошо увязал юрту и попробовал взвалить её себе на плечи. Но куда там — от земли едва оторвал. Сел, расстроенный: как быть дальше? Волочить десять вёрст по земле? Что от неё и от него останется?

Но тут Погарцев вспомнил, что недалеко, в балочке, по дну которой текла речушка, он как-то видел пару рассохшихся колёс от арбы. Притащил колёса и до захода солнца мастерил повозку. Дело осложнялось тем, что у Андрея не было ни одного гвоздя. Использовал для крепления мягкую проволоку, которой были связаны жерди на кошаре.

За неделю Андрей и словом не обмолвился вслух. Странно: когда с чабанами жил, неохотно отвечал на их редкие вопросы, а тут на разговоры да байки так потянуло, что и не заметил, как сам с собою заговорил. Потом, когда одинокая жизнь в степи будет исчисляться годами, мысли вслух уберегут его от помешательства, мысли вслух сохранят в нём человека.

— Надо будет ещё несколько ходок на зимовку сделать. Сколько жердей и столбиков здесь! Добрый будет строительный материал.

Сложив жерди в аккуратный штабель, он обратил внимание на деревянные корыта, из которых весной пили овцы.

— И корыта сгодятся. Из них можно ящики под зерно и рыбу соорудить.

Всё, что делал в эти дни Погарцев, было пронизано мыслями о предстоящей зиме, хотя до неё оставалось ещё добрых полгода, а всё потому, что жестока, люта она в здешних краях, с частыми буранами, с жгучими морозами. И пищи не раздобыть. Так что еды, топлива нужно запасти впрок, как можно больше. Поэтому, перевезя юрту, он решил в первую очередь собрать и перевезти соль-лизунец, что оставалась на зимовке. Без соли, воды и огня — ему верная гибель.

Об этом думал Погарцев, стаскивая всё, что может пригодиться, к повозке. Уже при свете звёзд Андрей спустился к балке и зачерпнул в измятое ведро немного мутной воды из ручья. Выпил глоток — песок на губах хрустит.

"Пусть отстоится", — решил он и развёл костёр. Пока закипал чай, заваренный на степном шиповнике и мяте, Погарцев впервые за последнюю неделю надолго отрешился от своих забот.

Вот и началась жизнь, которую он определил себе до конца дней своих. Ему не в чем упрекнуть себя: впереди ждали жестокие лишения, каждодневная, мучительная борьба за выживание. Но так уж не в чем? Голод, холод, жажда, одиночества — это всё-таки жизнь. А там, где сейчас находятся /они,/ где находится синеглазая Марьюшка, так нетерпеливо, верно ожидавшая возвращения отца, но принявшая гибель от него, ещё не вкусив жизни, не поняв её смысла и высокого назначения; там пустота, чёрная беспросветная пустота. Он знает, что "там" нет ничего, что ни /они/, ни Марьюшка не могут подумать о нём, не могут упрекнуть его. И им нет дела до того, что он искупает перед ними свою вину собственным истязанием. Но если /их/ уже нет, если /им/ всё равно, зачем ему всё это? Может, лучше жить среди людей, родить новые жизни (ведь он молод) и сделать кому-нибудь доброе. Может быть, это и будет настоящим искуплением?