Читать «Парижские подробности, или Неуловимый Париж» онлайн - страница 77

Вот один из многих (все же – не из слишком многих).

Он даже не вполне официант, занимает далеко не последнее место в сложной иерархии ресторанных служащих. Скажем, вице-метрдотель. Принимает заказы, подает на стол лишь изредка – здесь, забывая о чинах, помогают друг другу. Превосходного кроя серый (не черный, как у рядовых официантов) костюм, не слишком модный, но и не избыточно классический. Белая рубашка, хорошего тона галстук, волосы гладко зачесаны на косой пробор и словно бы чуть набриолинены, что-то в нем от шестидесятых годов. Моложав, серьезен, утонченно почтителен без малейшей приторности. Спокойное, чуть сухощавое лицо, лучистые голубые глаза, вполне французский орлиный нос.

Он действительно рад клиентам (притворяться ведь не надо, даже здесь в достаточно респектабельном и пышном ресторане любой гость – на пользу заведению, надо просто уметь естественно и без затей выразить свое удовольствие от того, что дела идут!).

Он, конечно, готов посоветовать, что выбрать, но это-то не в диковинку. Блюдо выбрано, но он не отказывает себе в удовольствии – на радость голодному клиенту – подробно рассказать, как именно и из чего приготовлено блюдо в его ресторане. «Вы, наверное, хороший кулинар?» Глаза вспыхивают синими огоньками (сыграть такое невозможно): «О мсье, как я люблю готовить!»

Финал – ода десерту. Уже заказан «рекомендованный шефом» сливовый пирог. Наш покровитель доволен: «Я должен вам рассказать, что такое этот десерт. То, что называется „бабушкин рецепт“. Представьте вечер где-то на ферме. Испекли большой пирог. Но осталось несколько сиротливых слив. И вот бабушка делает из них особенное пирожное внучке, добавляет туда что-то секретное, свое, что-то шепчет, пока оно готовится в печке».

Он видит, как мне, иностранцу, интересно и приятно говорить с ним, мы обмениваемся рукопожатием. Он, конечно, вряд ли вспомнит наш разговор, да и меня. А я о нем пишу в книге с почтением и удовольствием.

Я для него – клиент. Вероятно, приятный и благодарный.

Он же для нас – Париж, вечный Париж, умеющий ценить жизнь. Те драгоценные мгновения, из которых она состоит. Включая пирог из слив…

Но и те, кто в шестидесятые годы с тоской вспоминал двадцатые, а в двадцатые – начало века – Belle Époque, – были по-своему правы. Любое время ощущает себя безвременьем.

Французов часто упрекают за их пристрастие к земным радостям, и термин «раблезианство» не случайно родился здесь. Рабле соединил земное наслаждение и возвышенную мысль, веселье и интеллектуализм, глубокую философию и радость бытия. – За этим – глубочайшая, укорененная в самой природе нации неразрывность духовного и земного и уверенность в ценности каждого проживаемого мгновения.