Неустанно идут, из неслышья к неслышью,Псы, и вербы, и тьмы, то белесы, то серы,Как залепка пустот, не заполненных мышью,И замок на раскрытые жизнью ощеры.И бездонье идет, заплетенное в травы,И девчонки с глазами из горнего града,И пролет облаков, над землей величавый,Вместе с верой, что надо – что так вот и надо…И приходят молитвы о горшей печали,Злые боги и весны с туманом гробовым,Тьмы безвидные с тьмами оттенка сусали —И ты сам, что тоскуешь над собственным словом…
Воспоминание
Та тропа, те ребячьи ботинки —Где они? Где их встретишь еще ты?Расплылись, как слезинки,И скатились в пустоты!Просыпался от сырости свежей —И ко мне выплывало из сониСолнце дальнебережий,Солнце добрых бездоний…Кто заклятвенно смотрит отсюда,Как блистанье безмолвьем плотнится,Тот однажды увидит и солнце-верблюда,И разбойника с солнцем в зенице…Я на завтрачной скатерти видел картину:Я бродяга-разбойник… Скачу я по свету…А отец будто знал, что его я обмину, —И листал безмятежно газету…Было красно, и желто, и синеВ троерадужном блеске кувшина.То ль оса заблудилась в гардине —То ли нитью бренчала гардина…И зеркалился пол, подавшись к занавеске,Отпечатками листьев со светлым исподом —Но в таком примутненном, разбавленном блеске,Словно зелень плеснули туда мимоходом.Все лысей и морщинней,Кресло вжилось во время…Сахар искрою синейПрорезался из теми…Вытрясали часы из пружинных извилинБесконечную ноту.И был каждый бессмертен, был каждый всесилен,Дни тянулись без счету…А потом налетело – потом налетело…Я робел от удара к удару…И споткнулась душа о безмежное тело —И умирали на пару…
Сон
Мне приснилось, что гинет цветов худосочье,Что пресытился сад листвяного житьяИ что смерть и его раздирает на клочья,И тебя раздирает, вещунья моя.И роняет житье золотую одежку,Выцветает погост, и осунулся гроб;Исчезает и лес, где я вытоптал стежкуПобедительной явью заблудшихся стоп.И бессмысленный труд не бурлит в околотке,Не безбытится смех, не горюет печаль;Ни к чему облака – ясных зорь подзолотки,Облака – божества – и бессмертье – и даль.Только я еще длюсь – на развалинах рая,Где темнот кудлобровых мне щерится дщерь, —Ввечеру мою дверь поплотней запирая —Ибо надо на свете укрыться за дверь.Только длится сверчок, тарахтящий в запечье,Ангел вьюжит крылами белесую ночь…Для сверчка и для ангела длю свою речь я,Потому что невмочь мне – на свете невмочь.
Горе
Когда-то казалось, что в мире широкомИду неприступный, не связанный роком.Казалось, на зависть хмарному миражу,Я сам себя грежу – я сам себя лажу.Казалось – тайком, избежав узнаванья,Во злых сновиденьях – копится призванье.Казалось, меня еще морок не скороУзнает в цветах, водворит среди бора…Я понял – во зло надо вслушаться: зло ведьТруднее усахарить, чем обескровить.Мне тьма ворожила, запомнил ту тень я…И прежде удара – не стало спасенья.А просить о подмоге душа хотела —Так сперва была рана, а после – тело…И ни мига не втиснется в этом прозоре,Чтобы я уже был и чтоб не было – горе.
