Читать ««Свет ты наш, Верховина...»» онлайн - страница 202

— Ах, это… — протянул Гофман. — Ничего особенного.

— Так остановите их!

— Зачем? — пожал плечами консул. — Я убежден, что адмирал Хорти более успешно справится с тем, с чем не могли справиться вы. Наш общий друг святой отец Новак уже согласился с этим, следует с этим согласиться и вам.

Только теперь Волошин и стоявший у дверей Дулович заметили в кабинете Новака. Тот сидел в затемненном углу комнаты, сцепив на груди длинные сухие пальцы.

— Предатель! — бросил ему Волошин. — Мне давно говорили, что вы продались венграм, что для ваших эмиссаров не существует границы.

— Вы несправедливы ко мне, — спокойно перебил Волошина Новак. — Мы все дети одного бога и служим ему одному.

— Что же теперь? — ни на кого не глядя, потирая седую, стриженную ежиком голову, спросил Волошин.

— Уезжайте, — сказал Гофман.

— Куда?

Ну, хотя бы в Румынию, это ближе всего. Но прежде чем уехать, постарайтесь, чтобы ваши люди не делали глупостей. Им еще может взбрести в голову оказать сопротивление войскам регента. Учтите, что каждый выстрел в солдата регента — это выстрел в солдата фюрера.

Запись об этом разговоре явилась последней в тетради Дуловича. Волошинская «держава» бесславно окончила свое позорное существование.

Новак не бежал с Волошиным. Он встретил хортиевцев в Хусте и был арестован ими по его же собственной просьбе. Через месяц Новака освободили. Он возвратился в Ужгород и снова принял хотя и скромную, но очень для него удобную должность приходского священника, продолжая руководить своими людьми, помогавшими оккупантам «наводить порядок».

51

Вот когда наконец наступило для Матлаха его желанное время.

Несмотря на все свои симпатии к волошинцам, этот верховинский волк вел себя по отношению к ним несколько странно. Он как бы залег в стороне, говоря своим поведением: «Не обращайте на меня внимания, хлопцы, делайте себе ваше дело, а я вот полежу и присмотрюсь, как все у вас получается и стоит ли мне окончательно связаться с вами».

В Хуст Матлах приезжал редко. Разговоров о политике избегал, а если и приходилось что услышать, так своего мнения не высказывал.

— Я человек хворый, — отвечал он на упреки своих бывших политических друзей, — а на моих плечах хозяйство, заботы…

Все это было, конечно, сплошным притворством. Чем больше Матлах присматривался и принюхивался, тем сильнее становилось его убеждение в недолговечности волошинского режима, а раз так, то и нечего ему, Матлаху, вить с ними одну веревочку.

Когда Матлах узнал, что его имя значится в списках кандидатов в депутаты сейма, он слег. Приехавшие из Хуста в Студеницу доверенные, чтобы получить согласие Матлаха баллотироваться, очутились у постели умирающего. В комнате пахло лекарствами, а в углу наготове, в полном облачении, ожидая последней минуты, сидел старик священник.

Огорченные доверенные быстро убрались восвояси, выразив безутешной Матлачихе свою надежду все же увидеть пана Матлаха выздоровевшим, а к тому еще и депутатом высокого сейма.

Но «агония» Матлаха затянулась. Она длилась ровно столько, сколько понадобилось, чтобы его фамилия в конце концов была вычеркнута из списка и заменена другой.