Читать «Белорусские поэты (XIX - начала XX века)» онлайн - страница 93

Франтишек Богушевич

ЗАРОК

© Перевод Н. Вольпин

Помолись-ка ты, бабка, со мною, Чтобы паном не быть мне вовек, Чтоб не зариться мне на чужое, Чтоб работал я, как человек! Чтобы носа пред меньшим не драл, Перед бо́льшим не гнул бы спины; Чтоб вину я свою сознавал, За другими не видя вины; Чтоб как надо жену я любил, Жен чужих не вводил бы во грех; Чтоб детей своих жить научил, Их поставил бы на ноги всех; Почитал бы за братьев людей, Всем делился б и грудью стоял Я за счастье отчизны своей, О чужой никогда б не мечтал! Чтобы веры родник не иссяк, Чтоб народу был предан во всем, Не носил бы пожитков в кабак И чужим не кормился б трудом! Чтоб за клин, коль случится продать, Не взыскал я обманом вдвойне; Чтоб свою мне земельку пахать И на ней успокоиться мне! Так давай же у бога просить, Чтоб вовеки мне паном не быть!

<1894>

ЗАЩИТА ЖИВОТНЫХ

© Перевод Б. Иринин

И не думал сроду, и во сне не снилось, Что моя кобыла тоже под защитой. Что таить? Нередко в жизни приходилось, По заслугам, правда, быть ей крепко битой. Перед Новым годом стукнули морозы. Дров взвалил я на воз не одну вязанку, Прикрутил на совесть и легонько с возом Напрямик пустился в Гродно спозаранку. Заяц был забитый, да яиц немного, Да хорьковых шкурок взял я для продажи. А дрова сырые, в рытвинах дорога, Чуть бредет кобыла со своей поклажей. Полз я потихоньку и дополз до Гродно, На базар приехал, выложил десятку, И базарный сборщик, чинно-благородно, Указал мне место; встал я за рогатку. Пани — хвать за ножки и купила зайца, Да еврей за шкурки отсчитал три злотых. Но не продаются ни дрова, ни яйца, По уши хватило с ними мне заботы. Яйца сбыл я всё же, слава тебе боже. Глядь — к дровам уж кто-то прицениться хочет, Деньги тычет в руку, да цена несхожа, — То подскочит к возу, то назад отскочит. «Десять злотых хочешь?» Взял с него я плату. «Ну, вези живее!» — дрожит, как осина; Сам бежит и гонит — мол, простыла хата. Взяла меня жалость, собачьего сына, — Хвать кнутом кобылу, потеряв терпенье. А легко ль голодной по такой дороге? Снег — одно названье, едешь по каменьям. Чуть она рванула — подломились ноги. «А, чтоб ты издохла!» Вкруг народ смеется… И давай кнутом я поднимать кобылу. Не бросать же дров мне, а скотина бьется, Но встает как будто, тужась через силу… Вдруг какой-то барин р-раз мне в зубы с маху. «Я, — кричит, — животных покровитель, клячу Бить я не позволю! Всем задам я страху! Видно, сам отведать захотел горячих!» Крикнул он куда-то, зычно, что есть мочи: «Эй, го-ро-до-во-ой!» Тут как тут вояки. Под шумок дровишки тащит всяк, кто хочет, А городовые злые, как собаки. Наломали шею, в дом один пригнали, Дом такой высокий — сверху колокольня. Деньги отобрали, а поесть не дали. Мне б вернуть кобылу, пусть уж будет больно. Три дня продержали. «Ступай, бог с тобою!» — «Где ж моя кобыла, и кошель, и сани?» — «Кляча твоя сдохла, верно от побоев, А тебе за это будет наказанье». Ну и дожил! Вот бы увидали злыдни: То-то над кобылой славная опека — С голодухи сдохла, простоявши три дни! Бить же запрещают. Ну, а человека Били, обобрали. Где добро? — Ищи ты! Видно, так и жить мне без опеки всякой. Иль съедят нас свиньи с этакой защитой, Или стать придется самому собакой!

<1894>