Читать «Мой папа – Штирлиц (сборник)» онлайн - страница 97

Ольга Исаева

– Ты маму сегодня не навещал?

Он удивился:

– Как не навещал? Целу кастрюлю винегрета ей сегодня оттащил. У них не больница, а откормочный цех. Делать нехера, вот и жрут с утра до вечера. Мы, ета… с матерью-то даже клюкнули маненько по поводу твоего деньрожденья.

Я не стала ему ничего рассказывать и, почти успокоенная, примирительно чмокнула в небритую щеку. Спать мы с Сашкой легли в маминой комнате. Едва донеся голову до подушки, он уснул, а я вертелась, вздыхала, бултыхаясь в проруби страха и цепляясь за хрупкую кромку надежды.

Светало, когда я, наконец, провалилась в черную яму беспамятства, а уже совсем под утро ясно увидела мамино лицо, молодое, смеющееся, в легком ореоле пепельных кудрей, с неповторимым лукаво искрящимся выражением зеленоватых глаз. Где-то вдалеке, шипя и заикаясь, играла старая радиола, и грустный голос пел: «Я ехала домой, душа была полна…».

Очнулась я от резкого звонка в дверь – не сразу поняв, где я и что со мной, судорожно стала шарить в поисках одежды. Тем временем дверь отворилась, и из прихожей раздались возбужденные мужские голоса, а потом захлебывающийся надрывный лай. Сначала я подумала, что пришедший привел с собой собаку, но выйдя в коридор, с ужасом поняла, что это рыдает мой отчим…

Мама умерла. Сейчас, двадцать лет спустя, я понимаю, что ее смерть разрушила то, что не смогла разрушить когда-то ее любовь – мое механическое вращение в центрифуге эгоистического снобизма. Идя по хлюпающей снежной каше под страшные звуки траурного марша за гробом с маминым мертвым, всему посторонним телом, я до самого основания была потрясена невероятным и неожиданным ощущением присутствия рядом со мной ее живой, всепрощающей души. Ощущение это было таким мощным, что вдребезги раскололись тяжкие гири атеистической логики, притягивавшие мое сознание к земле, а где-то внутри у меня, разбуженная страданием, вздрогнула и очнулась от летаргии моя собственная душа.

Последнее утро

Моей бабушке

1

«Уходит», – подумала она, еще до того как, проснувшись, услышала грохоток задетого ногой стула и почувствовала горьковатый запах папиросы. Дверь спальни была закрыта, дым сочился сквозь оранжевую щель из столовой. Оленька вскочила и, не набросив халата, придерживая тяжелую от молока грудь, кинулась к мужу.

– Васенька, не уходи без меня.

Уже в пальто и калошах, он, показалось, недовольно отвернулся от бумаг, над которыми просидел полночи, а сейчас складывал в портфель, чтобы взять с собой на завод.

– Ну вот, разбудил тебя. Что ж ты босиком-то, простудишься.

Она подбежала, прижалась к колючему сукну его пальто, уткнулась губами в еще пахнувшую мылом шею.

– Васенька, я так люблю тебя.

– Ну что ты, киса моя. Чай не навек прощаемся. Не скучай, пусти, надо бежать.

Он приподнял ее над полом, несколько шагов пронес к полураскрытой двери, за которой тепло и сонно дышал полумрак спальни. В ответ она благодарно и совсем тихо, чтобы не разбудить ребенка, рассмеялась.

– Брось, тебе нельзя, я тяжелая. Ой, я тебя, кажется, молоком перемазала.