Читать «После всего: Стихи 1920-1942 гг.» онлайн - страница 4

Ирина Николаевна Кнорринг

История алма-атинского издания 1967 года может служить занятной иллюстрацией того, как удавалось нам преодолевать препоны цензуры и «руководящих указаний» — благодаря тому, что конкретные люди в конкретной ситуации осмеливались идти против течения.

В то время в казахстанском издательстве «Жазушы» была задумана серия книжек начинающих авторов под общим заглавием «Новые стихи». В издательском плане фамилии поэтов не указывались, и редактор серии З.В.Попова решилась «подбросить» сборник И.Кнорринг в этот молодежный «набор».

Задуманное предприятие отличалось несомненной дерзостью даже для начала «эпохи застоя». Сигнальный экземпляр книжки был уже готов, когда обман во спасение обнаружился. Главный редактор «Жазушы» Аманжол Шамкенов вызвал к себе Попову.

— Как вы осмелились на такое?! Вы понимаете, что вы сделали? — спросил он.

— Аманжол, — ответила Зоя Васильевна, — ведь вы поэт. Ведь вы же понимаете, какие это стихи!

И она произнесла пламенный монолог в защиту поэзии, русских эмигрантов 20-х годов, старика Кнорринга, который в свои 86 лет ждет — не дождется выхода этой книжки, и, наконец, в защиту здравою смысла.

Шамкенов долго думал. А потом сказал:

— Ну, что ж! Пусть меня выгонят вместе с вами…

И подписал сигнальный экземпляр в «свет!».

Книжку я послал Твардовскому — и он тотчас же опубликовал отклик на нее в своем журнале.

Но и спустя десять лет, когда очередную попытку напечатать стихи Ирины Кнорринг сделал Борис Слуцкий, тогда один из соредакторов «Дня поэзии», ему это не удалось.

И только новое время сделало возможным то, что казалось невозможным еще совсем недавно: стихи русского поэта возвращаются к русскому читателю.

Александр Жовтис

«…Брожу по палубе пустынной…»

…Брожу по палубе пустынной, Гляжу в неведомую даль, Где небо серое, как сталь, И вьются чайки цепью длинной. Передо мною сквозь туман, Как серый призрак, как обман, Видны строенья Цареграда, Над бездной волн, в кругу холмов, Мечетей, башен и дворцов Теснятся мрачные громады… А там, за бледной синей далью, Чуть отуманенной печалью, За цепью облаков седых, Где чайка серая кружится, В глухом тумане волн морских Мое грядущее томится…

17. XI-1920. Константинополь. «Генерал Алексеев». 20-ый кубрик. Темнота. Духота. Сырость. Крысы пищат.

Бизерта

Погасли последние отблески зари… Далеко в горах залаяли шакалы. Светлой нитью зажглись фонари, И новым шумом оживились кварталы. Кричал разносчик, шагая по мостовой, Арабчата дрались на тротуаре. Яркие огни мешались с темнотой, Гремела музыка в ближнем баре. В арабской кофейне стоял гул голосов. Мешались светы и шумы. Недвижные фигуры сидели у столов, Спускались широкие белые костюмы. У белого квартала был загадочный вид. Здесь не было слышно веселой публики. (Улиц и переулков затейливый лабиринт, Дома, похожие на большие кубики). Лишь под кровлей одной светилось окно. Гладкие стены теснились мрачно. На узких улицах было совсем темно, И было зловеще тихо и страшно.

1923