Читать «Время зверинца» онлайн - страница 77
Говард Джейкобсон
— Обнаженными? — выдохнул я.
Сам удивляюсь, как у меня хватило смелости или глупости задать этот вопрос. В следующий миг я откинулся на спинку кресла, инстинктивно подняв руки к лицу — то ли защищаясь от ожидаемой пощечины, то ли пытаясь помешать сидящим внутри меня демонам произнести еще что-нибудь в таком духе.
Поппи поставила бокал и впервые взглянула мне прямо в глаза, а затем поманила меня пальцем, заставив перегнуться через стол.
Я густо покраснел, сравнявшись цветом лица с ее губной помадой.
— Нахальный мартышонок! — сказала она и чмокнула меня в щеку.
Виолончельные бедра.
Такое нельзя не вспомнить.
И спустя много лет, когда жарким вечером в Манки-Миа я дотронулся до ее живой плоти, я вспомнил этот эпизод. Виолончельные бедра.
Я — виолончель.
А мое романное альтер эго, Мелкий Гид, тоже будет виолончелью?
Хотя иные вещи лучше оставить при себе.
16. ВСЕ ЛЮБЯТ СВАДЬБЫ
«Нахальный мартышонок» — сейчас я готов признать, что все началось именно с этих слов. Поскольку в них заключалось нечто вроде сексуального комплимента — а разве нет? — я волей-неволей начал гадать, что такого обезьяньего она во мне разглядела. От этих мыслей было уже совсем недалеко до воспоминаний о Мишне Грюневальд, называвшей меня Биглем, а следом возник и замысел романа, впоследствии мною написанного. И все это благодаря одной женщине, точнее, одной из двух женщин, на которых я хотел произвести впечатление.
Воистину неисповедимы пути вдохновения! Поппи Эйзенхауэр была — или изображала себя — чуть ли не самой ярой книгоненавистницей на планете, даже не слыхавшей о миссис Гаскелл и Льве Толстом, но именно она указала мне выход из мрака творческого застоя. Так вышло, что «смуглой леди моих сонетов» стала женщина, чьи представления о магическом реализме сводились к Томми Куперу с его любимой присказкой: «Типа, как-то вот так».
Ванесса считала, что я слишком себялюбив для того, чтобы стать по-настоящему хорошим писателем.
Это была модифицированная версия ее более раннего мнения обо мне как о человеке, слишком себялюбивом, чтобы написать хотя бы одну книгу.
И она была искренне изумлена, когда я завершил свой первый роман.
— «Я выхожу под солнце!» — пел я во все горло.
— Ни хрена подобного, — говорила Ванесса.
Еще больше она изумилась, когда издатель одобрил рукопись. На сей раз она великодушно признала свою ошибку.
— Я очень рада и горжусь тобой, — сказала она. — Это ведь и мой успех тоже.
— Очень мило с твоей стороны, — сказал я, не понимая, в чем состоит ее доля успеха.
На протяжении первых двух лет нашего брака я писал этот роман тайком и урывками, когда она спала, полировала ногти или общалась со своей мамой, а также в рабочее время — за кассовой стойкой «Вильгельмины», когда в магазине не было покупателей.