Читать «Простодушное чтение» онлайн - страница 73

Сергей Павлович Костырко

Я не собираюсь здесь идеализировать фигуру Агнессы Ивановны Мироновой. Были и у нее свои слабости, и было, наверно, многое в характере, во взглядах, что раздражало близких ей людей. Есть об этом и в книге Яковенко. Но тут очень полезно было бы вспомнить бессмертное: ах, «если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича»… Да, она была вот такая – со своими слабостями, но и со своим поразительным и прекрасным даром жизни. И слава богу, что такие бывают.

Любовь по e-mail

Вера Павлова. «Не знаю, кто я, если не знаю, чья я». Стихи // «Знамя», 2005, № 2

Цикл «Не знаю, кто я, если не знаю, чья я» из тридцати двух стихотворений (книга, по сути) Веры Павловой в февральском «Знамени» провоцирует на медленное чтение, точнее – чтение стихов с комментарием.

Я начну с одного из самых пронзительных и самых рискованных стихотворений:

Поцелуи прячу за щеку —

про запас, на случай голода.

С милым рай в почтовом ящике.

Ящик пуст. Молчанье – золото

предзакатное, медовое…

На твоей, моей ли улице

наши голуби почтовые

все никак не нацелуются?

Рискованное оно потому, что в нормативном восприятии павловские голуби неизбежно встанут в ряд с засахаренными голубками из приблатненных дворовых романсов («тише-тише, голуби целуются на крыше!»). А процитированные строки так же, «по умолчанию», будут отнесены к эстетике жеманно-чувствительного (девичьи альбомы, тюремные наколки и проч.). Ну а внутренней опорой для подобного прочтения станет соседство с голубками других клише: «рай с милым в…», «молчанье – золото». И уже бессмысленно будет что-либо говорить о холодке экзистенциального ужаса, которым тянет от процитированных строк, бессмысленно объяснять, почему это стихотворение развивает основной мотив этого цикла, начатый первым его стихотворением:

…боль выжигала свою причину

льдом каленым, соленым железом,

разум мутило, душу сводило,

союз веревки и табуретки

казался выходом…

Но хватило одной таблетки, одной таблетки.

Здесь можно было бы сказать, что поэтические штампы Павлова грузит смыслом, противоположным традиционно закрепленному. И это будет верно. Верно, но слишком упрощенно.

Можно сказать (для особо чутких), что стихотворение – про умирание любви. Но и это будет упрощением, потому как любовь всегда, уже с самого начала, несет в себе собственную смерть.

И если быть точным, следует сказать, что это стихи о самой природе любви. Но сказать так – ничего не сказать.

И все-таки попробуем.

Это стихотворение про вступление в «райский ад» любви, обогащенной (отягощенной) новой ее формой: любовной перепиской по e-mail. Эмоциональный накал такой переписки невозможно сравнить с тональностью обычной, относительно неторопливой, почтово-бумажной. Хотя бы потому, что переписка по e-mail не терпит пауз, она провоцирует на немедленный ответ. То есть ограничивает возможности сосредотачиваться, выбирать момент душевного расположения для писания письма. Письменное сообщение синхронизировано с реальной жизнью вашего чувства. И, соответственно, переписка эта не терпит приблизительности («Слово, единственное, как электронный адрес: / Ошибся буковкой – не дождешься письма…» – из книги «Вездесь»). В переписке по e-mail обнажаются все неписаные законы любовной переписки, в которой каждое письмо – вопрошание и ответ на вопрос: «ты еще любишь? ты еще здесь?». И здесь не соврешь, даже если очень захочешь. Про «соврешь» – очень важно, потому как в переписке этой присутствуют (всегда) два слоя неправды: одна – полуосознанная, простодушно-лукавая, для адресата, в которой каждый из пишущих выстраивает свою версию любви. Ну а вторая неправда – бессознательная (и потому сокрушительная) – это когда пишущий обманывает сам себя. Но себя обмануть легче, чем адресата, для которого накал заочного диалога делает внятным все обмолвки, несостыковки и противоречия, умолчания, паузы, сбои дыхания, а невольные проговорки всегда красноречивее и убедительнее деклараций.