Читать «Простодушное чтение» онлайн - страница 133

Сергей Павлович Костырко

Почему я, например, оценивая роль Фадеева в русской литературе, должен держать в голове еще и то, что сам он очень страдал от необходимости делать то, что делал; что в нем погиб замечательный писатель? Я знаю только, что та самая рука, которая, как почему-то считал Фадеев, предназначалась для написания высокохудожественной прозы, набрасывала конспектики докладов про тот вред, который наносят русской культуре сочинения литературных подонков Зощенко и Ахматовой. И почему я должен считать подлинным того Фадеева, который так и не появился в русской литературе, а не того, который на самом деле и определял ее ход?

Повесть Фукса называется «Двое в барабане». В пару с Фадеевым автор ставит самого Иосифа Виссарионовича. Тиран, конечно, но тоже персонаж по-своему «драматичный»: философ-стоик по жизни, скорбно принимающий тяжесть своей исторической миссии, сознающий неизбежность обострения классовой борьбы и карательных санитарных мер. И вообще – натура тонкая, чувствительная, с душевной проницательностью разглядевшая, например, потайные уголки души того же Фадеева, где угнездилась тень Мечика из «Разгрома». Сталин в повести отводит душу в тайном чтении романа Булгакова «Мастер и Маргарита» и очень огорчается, что не имеет возможности опубликовать его. Да, роман действительно талантлив, особенно по части всей этой чертовщины, умению менять минусы на плюсы в изображении Сатаны или начальника тайной полиции Иудеи Афрания, во внешности которого польщенный Сталин мог, по мнению Фукса, угадывать себя.

Нет, конечно, в первых главах повести, посвященных Сталину, есть некая как бы ироничность. По-видимому, повествование должно было изображать некий процесс в сознании

Фадеева, создающего себе бога из душегуба, параноидальный страх которого за собственную власть стоил жизни не только сотням соратников, но миллионам сограждан, не имевших никакого отношения к кремлевским играм. Однако концептуальная установка автора – серьезно и с доверием относиться к ситуации, когда субъективно честный и умный человек может стать объективно злом для истории и при этом не видеть за собой никакой вины, – иронию эту приглушает. Авторское отношение к Фадееву отчасти переносится и на Сталина в повести. И сталинские главы Фукса в сознании нынешнего рядового читателя вполне встают в один ряд с сочинениями новейших, входящих в моду писателей-сталинистов.

...

«Сталин перечитывал послание Ивана IV Андрею Курбскому: „Апостол сказал: к одним будьте милостивы, отличая их, других же страхом спасайте, извергая из огня“. Мысль о спасении страхом запомнилась. Не губить, а спасать страхом. В этом была суть»; «Товарищ Сталин надеялся на лучшую судьбу и благодарность потомков. Он никогда ничему не удивлялся, не разводил руками. Знал наперед. Его уверенность убеждала миллионы. Невысокий пожилой человек с добрым крестьянским лицом не спеша поднимался на трибуну и освещал массам путь волшебным фонарем разума».

Вот он, бог Фадеева. Которому жизнь положил (и если б только свою) этот несостоявшийся классик.