Читать «Простодушное чтение» онлайн - страница 131
Сергей Павлович Костырко
...
* Куда ни пойду, и тело за мной тащится…
...
* Приходила вчера журналистка из «Жизни», и все вопросы о деньгах: а если писать для заграницы, а если для любителей приключений? Но я тогда бы лучше пошла торговать. Честнее… Дались им эти деньги! По мне, в жизни лучше
Миф о Фадееве
...
«…Упал головой на стол, и его будто прорвало. Он зарыдал, накрыв затылок руками. Это были не пьяные слезы ослабевшего от вина человека, не горькие слезы утраты, незаслуженной обиды. Это были мужские слезы виноватого без вины», —
бурно рыдающий мужчина – это Александр Фадеев в документальной повести.
Предполагается, что я как читатель должен сочувствовать драме незаурядного художника и человека.
Но для меня, например, воспоминания о Фадееве, оформившиеся уже в некий особый жанр нашей мемуарной литературы, – вообще жанр загадочный. Он предполагает скорбью и состраданием написанный образ чистого – умного, талантливого, доброго – человека, который жизнь свою и талант положил на служение идее, на служение Сталину, и тем «до смерти обидел себя». «До смерти» – буквально.
У меня нет права усомниться в искренности современников, вспоминающих о Фадееве в подобной тональности. Были, значит, какие-то личные, впечатления, разговоры, встречи, дружбы.
Но что делать, например, мне и, подозреваю, миллионам таких, как я, не знавших писателя лично, а имеющих в распоряжении только его наследие?
Как должен относиться я к человеку, который (из современников никто этого и не пытается опровергнуть) больше всего в жизни, больше, чем собственно литературу, любил власть. Готов был на все ради нее, то есть ради права жить так, как жил он – генеральным секретарем Союза писателей, сталинским наставником писателей (комиссаром), прижизненным классиком, да и просто – человеком, «любившим пожить» (импозантным мужчиной, сокрушителем женских сердец, ценившим застолье, возможность прокатиться за границу и т. д.). Много лет назад, школьником, читая в мемуарах Эренбурга (это место, кстати, цитируется и у Фукса) про то, как, поглумившись над Пастернаком на очередном писательском собрании, Фадеев затаскивал Эренбурга в пивную и, хряпнув коньячку, читал ему свои любимые стихи – Пастернака, естественно, – я не понимал сочувствия мемуариста.
Как не понимаю и сейчас, читая повествование Фукса.
Похоже, что его главный персонаж – одна из самых двусмысленных фигур в истории русской литературы.
Писатель, который мог написать в своей предсмертной записке о себе:
...
«Созданный для большого творчества во имя коммунизма, с шестнадцати лет связанный с партией – с рабочими и крестьянами, наделенный богом талантом незаурядным…»;
или: я тот,
...
«кем наш чудесный народ вправе был бы гордиться в силу подлинности и скромности внутренней, глубоко коммунистического таланта моего».
Да где же он, этот талант?
Да, «Разгром» – книжка неплохая. Ну и что? Как будто Замятин тогда писал хуже, или Всеволод Иванов, или Зазубрин, я уж не вспоминаю здесь Платонова, Зощенко или Бабеля. А ведь это единственное сочинение Фадеева, претендующее на присутствие в собственно литературе. Официальный же его шедевр «Молодая гвардия» с самого начала проходил по ведомству агитпропа – тяжелое, натужное, откровенно эпигонское (под Толстого), с дурным мелодраматическим пафосом. (Я помню, как в отрочестве смущался самого себя за то, что никак не мог осилить «Молодую гвардию». Кино нравилось, а роман не шел никак. При том, что было, скажем, чисто читательское упоение от прозы Катаева в «Парусе» и «Хуторке в степи».)
