Читать «Поэты пражского «Скита»» онлайн - страница 32

Сергей Милич Рафальский

VII

Какая радость может быть в печати: вдвоем с газетой в сладостной тиши, все имена — читать и обличать их в переворотах знаний и души. Великий Петр! Он — призовым боксером, его удел — песчаный, пыльный ринг, и славой увядающею скоро: удар, свисток, толпы звериный рык. Наградой — ресторан и воздух синий от папирос, и поднятый стакан, и тост, что возгласит банкир и циник лысеющий, лукавый Талейран. Он любит бокс и любит Клеопатру. Над Нилом — над искусственной водой она блестит по строгому контракту незаменимою кинозвездой.

VIII

Так — изменившись, так — в суровой роли врачей, чиновников, мастеровых идут в толпе Ньютон, Савонарола, Людовик Солнце, тысячи иных имен таких же славных. Пиджаками скрывая мускулы и котелком нетленный гений, вялыми шагами с толпой сливаются. Толпе знаком их шаг, их взгляд. Ни речи, ни костюмы не выделяют их… И не нужна толпе — их жизнь: бесцветно и угрюмо, как жизнь толпы, развернута она. Музеи восковых фигур закрыты. Хозяин — нуль, хозяин — проиграл: он не живет уже, и скроют плиты еще один невыгодный финал… Плати, хозяин, чтобы я молчал!

СЛУЧАЙНЫЕ СТИХИ

Как долог путь! Избитая дорога И месяц сгорбленный, и вялая трава… По вечерам — у дымного порога Плащом дорожным тело укрывать. И знать: ничто не будет новым; Разрежет солнце вяжущую муть, И застучат опять подковы —              В далекий путь. Измятыми, лежалыми словами Не высказать расплесканную грусть… Нет женщины печальнее глазами,              Чем Русь!              Ветер обманный              Над полями стынет.              Над полями туманы              Густые, густые, густые… Слова — колосья: долгими ночами Их гнет к земле расплесканная грусть: Проходит женщина с печальными глазами              Русь!

«Озерные проталины, хрупкий снег…»

             Озерные проталины,                          хрупкий снег,              звоны кандальные                          в тишине.              Ветер над соснами.              Полумесяц — серьга.              С пушистыми косами                          пурга. Ах, Россия! Страна бесконечная, не распаханный плугом пустырь. Ширь степей и задумчивость вечная, да прибитые ветром кусты. Тело Ее — медвежее, думы — разбойный свист, а сердце — такое нежное:              весенний лист. Тело — медвежее, думы — разбойный свист… Прохожие и проезжие:              посторонись! Бредят равнины снежные, воздух простором мглист… Тело Ее — медвежее, сердце — весенний лист. Думы разбойные, хрупкий снег, сосны стройные во сне: мерзлые подталины, звонкий лед, над холмами дальними стаи лет… Кто твои перечислит тропы? Кто с трудом прочтет по складам степей непокойных ропот и четкий рисунок льда? Не любят Тебя и не знают: Ты так далека, далека… Только птиц бесконечных стаи не пугают Твои снега. Только птицы кружатся над рощами, знают ласковость летних дней: сколько солнца горстями брошено на широкую грудь полей! Перелетные в небе птицы, дождем прибитая пыль, придорожной рощи ресницы и верстовые столбы. Ночь тягучая,              звезды над тучами                             и ручьи текучие… И птицы, и пыль, и ветер, и дождь, и ночная мгла, как мы — бездомные дети,              не знающие угла.

«Своими путями»1925. № 8–9