О, посмотри на нас! Взгляни, какойв блаженстве мир. Он для тебя открыт.Что в звере было смесью крови с тьмой,то в нас душою стало и кричит,5 к тебе взывая страстью вековой.Но на лице внимательном твоемчитаем мы лишь кротость и покой.Что ты совсем не тот, кого зовем,9 нам кажется тогда. Но не в тебе льмы без остатка души растворили?И разве есть у нас иная цель?12 Все вечное уходит с нами в путь.Лишь ты, вещун, оставь свой голос в силеи здесь, нас воспевающий, пребудь!
Смерть поэта
Его недвижный отчужденный ликприподнят в изголовии отвесно.Весь внешний мир с тем, что ему известнооб этом мире было, канул в бездну,в довременьи и безучастьи сник.6 Никто на свете ведь не знал о том,насколько тесно он был с этим связан:с водою этой, с глубью этой, с вязом, —что было это все его лицом.10 И до сих пор его лицо — приманкадля шири, что была ему верна.Мертвеет маска, но пока она,как тронутая воздухом изнанкаплода, какой-то миг еще нежна.
Он слушает как будто. Тишь простора…А мы не слышим этой тишины.И он — звезда. Он в самой гуще хоратех звезд, которые нам не видны.5 Он — это все. Но ждем ли мы всерьез,что он увидит нас? О самомненье!Да пусть пред ним мы рухнем на колени,а что ему? Он — как ленивый пес.9 Ведь все, что тянет нас к его ногам,кружится в нем самом милльонолетья.За наши знанья не в ответе,он вечно недоступен нам.
Шартр
Когда, как богоборец, вкруг собораярится буря с каждым вихрем злей,внезапно ты приковываешь взорыулыбкою блаженною своей.5 Ласковый ангел! Мудрый солнцелов!Твои уста воистину стоусты,но разве ты не чувствуешь, как густочасы стекают с солнечных часов,9 где разом цифры дня размещеныи выровнены в строгом равновесьи,и все часы, как спелый плод, сочны?12 Что в нас ты, камень, понял на свету?И, может быть, твой взгляд в ночной завесееще блаженней смотрит в темноту?
