Читать «Избранная проза и переписка» онлайн - страница 94

— Мой отец был русский офицер, — ответил Стоянов, — и видел, как в 1917 году, в феврале месяце, последние городовые отстреливались с крыш.

— Что же, вы меня хотите испугать своими городовыми? — спросил Чириков.

— А ведь стихи хорошие, — вставил учитель словесности, не замечая, что встреча двух литераторов тускло выродилась в политическую дискуссию. Преподаватель, видно, не помнил, что у Чирикова была еще книжка «Юность», где Чириков тоже говорил о городовых и ругал их. А они его арестовывали.

Дело спасла Маша.

— А скажите. Евгений Николаевич, — спросила она, — ведь вы были знакомы с моим дедушкой?

— Вы же его внучка, — ласково сказал Чириков и погладил Машу по голове. — Тоже пишешь? Гениальный у тебя был дед.

Тут нас стали снимать, увековечивать. Фотография сохранилась: Чириков смотрит в сторону, Стоянов — в потолок, а Маша сидит, как Colette, и вид у нее после разговора о дедушке — польщенный и знаменитый.

А вечером перед Чириковым читало до трех десятков прозаик он и поэтов. Стоянов из ехидства прочел свои роялистские стихи о Людовике XVI и о Сэн Жюсте, который будто бы увлекался Марией-Антуанеттой. Уже все звали, что старые писатели «затирают» нашего будущего Пушкина, что то, что произошло сегодня, «будет описано историком литературы» и «наши дети выучат это наизусть». А стояновские завистники, последователя Скитальца и Надсона, храбро бормотали с эстрады буквально о младшем страдающем брате и о народе, как о рабе, порвавшем цепи и сети. Короче говоря, как сказал Морковин: «Слушал Чириков наших лириков».

Слава Богу, что наш персонал считал Цветаеву футуристкой и не выволок за это нас перед нею на эстраду. Хорошо, что ей ничего не читали наши поэты и прозаики. Нам бы это было стыдно вспоминать, а ей все было известно и так, и без официальной демонстрации молодых дарований. Она прошла мимо театрального зала, где всегда чествовали, по мере сил, именитых гостей лагеря, ведя за руку странную свою чудесную девочку; она прошла, не глядя на нас, к воротам лагеря, она исчезла, не заговорив, не взглянув, не выслушав нас, не прочитав нам ни одной своей строки. Ее и не просили! Ее-то и не чествовали. А Чириков прочел нам два своих рассказа из жизни детей бедного чиновничества и о том, как становой ловил свинью. Рассказы были юмористические, и мы много хохотали и аплодировали.

* * *

Еще бывали артисты. Много артистов. Чехия знаменита была в те годы бродячими русскими труппами, оркестрами, хорами. В Праге в это время подвизались бывшие артисты Московского Художественного театра с Павловым и Чермановой во главе. Они играли Островского и Чехова. Они положили начало «пражскому» театру, который потом долгое время играл в Париже. Они побывали однажды у нас (без Павлова и Чермановой), сыграли у нас чеховские инсценировки, просмотрели наш спектакль «Не так живи, как хочется, а как Бог велит» и очень одобрили игру Сазонова и Кантесини.

В Брно же братья-студенты Типикины, получившие однажды откуда-то несколько десятков тысяч крон, образовали свой театр и стали возить его по провинции. Они тоже ставили Островского и Чехова, и наше воображение на долгие месяцы пленил студент, господин Тучев, игравший потерянного сына с такими рыданиями в голосе, что Милице Хонской захотелось из гимназической стать типикинской артисткой.