Читать «Избранная проза и переписка» онлайн - страница 96

Их приехало человек тридцать, и меня с Лелей Пухляковой приставили к ним, как «услужающих». Мы страшно хихикали, расставляя перед ними тарелки, потряхивали косами, выдавали себя за сестер-близнецов.

Они внимательно смотрели на наши загадочные лица, спрашивали, что нас интересует (мы отвечали: «Ничего») и каковы наши политические убеждения. Под конец они начали нас очень стесняться и только все что-то записывали на бумажках, вероятно пункты докладиков или вопросы без ответа.

От каждого класса выбирали по приказу Трошина одного хорошего ученика, одного плохого, одного влюбчивого и одного, побывавшего в Белой армии; одну ученицу-истеричку, одну талантливую и какую-нибудь «из дерзких».

В библиотеке, в задней комнате, заседали вскоре приунывшие будущие педагоги, терзавшие своим любопытством очередную жертву, которая не укладывалась ни в какие параграфы, ни в какие незыблемые теории.

Считалось очень плохо привлечь к себе внимание этих людей, потому что нам никогда не говорили, в качестве какого именно типа нас вызывают в библиотеку.

Одна маленькая девочка вышла оттуда плача, и я ее допросила вторично, находя доступ к ее свежерастревоженной душе с большою легкостью.

— Что они там говорят? — спросила я.

— Они говорят, влюблена ли я, — ответила девочка. — Они говорят, как я влюблена? Они мне сказали не стесняться.

— И ты не стеснялась? — спросила я. — И в кого же ты влюблена?

— Я влюблена в Гиацинтова, — ответила она, плача. — Я им говорю: ясно, как я влюблена, — булки посылаю за чаем, на переменках хожу в его класс, письма пишу, дразнюсь на аллее. Переписала стихи: «И бледно-палевая роза дрожала на груди моей» и послала. А они говорят. «Ты часто влюбляешься?» А я даже не танцую с Герасименкой, хотя он ко мне пристает, а я поклялась в церкви во время «Отче наш», что не буду пить кофе по утрам, если Гиацинтов выдержит выпускной экзамен.

— И ты им все это сказала? — спросила я.

— Ничего я не сказала, — ответила девочка, плача. — Я им мало сказала. А теперь, я думаю, они могут выгнать меня из гимназии. Вы им скажете, что сочинили куплеты про Загжевского?

Я фыркнула и пошла подсматривать под окно библиотеки. Там уже стояла толпа, ломая кусты сирени, толкая друг друга плечами, подскакивая, шипя на шум, ругаясь шепотом.

Оказывается, допрашивали шестиклассницу Серно-Соловьевич. Вероятно, как «спесимен» дурных учеников. Тася вообще была знаменита тем, что вызов к доске воспринимала, как личную обиду.

Она говорила, стоя у парты, про преподавателя: «Привязался тоже, пристает, как банный лист, ведь он же знает, что я ничего не знаю». И она, действительно, никогда ничего не знала.

Теперь Трошин с хитрыми глазами, с выставленной вперед бородой, предоставил Тасю будущему педагогу с лицом без фаса и с задумчивым профилем. Профиль смотрел на Тасю очарованно, так как у Таси были светлые волосы при черных бровях и обиженные шестнадцатилетние губы. Профиль мечтательно спрашивал:

— Какие именно предметы вас меньше всего интересуют?

А Тася пожимала плечами и говорила:

— Меня все интересует.