Читать «Избранная проза и переписка» онлайн - страница 111

Гимназию можно было окончить на «отлично», на «всеми голосами» и на «большинство». В зависимости от этой градации, давался выбор высших учебных заведений для будущего студента-стипендиата. Не допущенные в июне частично допускались к экзаменам в сентябре, и их нудно называли «осени поздней цветы запоздалые».

Про выпускные экзамены ходили легенды. Странно боялись ревизора из Праги. Тот факт, что устные экзамены продолжались четыре часа без перерыва для каждого, а письменные шли пять дней, причем результат становился известен через десять минут после выхода из зала, пугал своим динамизмом и непоправимостью.

С апреля месяца преподаватели намечали пять тем для письменной работы по своему предмету и отсылали их в Министерство народного просвещения. Между моментом окончательного решения преподавателя и отсылкой пакета воровались темы, и лагерь становился похож на притон взломщиков, вроде двора чудес.

Помогали младшие классы, дети персонала, товарищи детей персонала, любимчики персонала. Все ходили с лихорадочными глазами, преподаватели не расставались с ключами и держались за карманы.

Протяжными голосами, как легенды и страхи, рассказывались прецеденты и враки о прецедентах.

— Один раз, один класс, — говорили абитуриенты, — пошел в гости к одному преподавателю поздравлять его с именинами. Это было в нашей гимназии. Пришли, поздравили. Жена преподавателя чай дает, бутерброды. «Нужно, говорит, подкрепиться перед экзаменами». А наши говорят: «Сыграем в такую игру: мы вам подарок принесли с днем ангела. Мы его спрячем, а вы потом разыщите, как в “в тепло и холодно”. Ха-ха. Идите в другую комнату». И берут и выталкивают людей за двери. Подарок кладут прямо под диван, такой неважный, рыночный портсигарчик за 15 крон, а сами, как пожарные, лезут по всем местам и ищут темочку. Только тот преподаватель что-то почувствовал интуитивно и пищит, так в «Жизне за царя»: «Отворите». А ученики в раж вошли, повернули ключ три раза, ищут. Говорят. «Сюрприз вам готовим». И нашли и переписали. Впустили преподавателя, и он, хотя обо всем догадался, не мог же потом признаваться инспектору, что его, как дурака, заперли. А другой раз латинисту окно вынули с рамой, вставить обратно не сумели, а он говорит: «Воры были. Странно, что ничего не взяли». И делал вид, что не понял, из-за той же гордыни. А шпаргалки лучше всего прятать в пирожки…

В тот год, когда я оставалась «для повторительного курса» в седьмом классе, Загжевский оканчивал гимназию. Стоянов, просидевший два года в седьмом классе, два года — в восьмом классе, наконец тоже был допущен к испытанию на аттестат зрелости и разнервничался так, что все его боялись и за него боялись.

— Пулю в лоб и — конец, — говаривал он. — Петлю на шею и — конец. Маску из эфира, и — все. Могу лечь на рельсы, могу украсть цианистый калий из химического кабинета. Могу убить директора. Нальюсь — и все. Пушкин тоже плохо учился. Свет клином в этой дыре не сошелся. У меня — великое будущее!