Читать «Донская повесть. Наташина жалость (Повести)» онлайн - страница 42

Он до боли прикусил себе губу, вспомнив про свой глупый в позапрошлом году поступок. Когда он приезжал на побывку, Варвары дома не было. Говорили, что ее увезли к какой-то бабке. Филипп собирался поехать, разыскать ее, да так и не выбрал времени: ныне одни друзья утянут погулять, завтра — другие. Дома пробыл всего лишь несколько дней. Когда уезжал, на имя Варвары оставил трогательную записку со своим временным адресом. Передать записку попросил сестру Андрея-батарейца. Он не подумал тогда, что записка эта может не попасть Варваре. А оно так и получилось. Сестра Андрея ревновала его к Варваре и записку припрятала, как об этом Филипп узнал только теперь. Вся эта история кажется глупой, но это было так. После рассказа Семена голова у Филиппа малость прояснилась, но застаревшая внутри боль стала еще острее.

Досадуя на себя, Филипп швырял навильники. Из развороченной кучи шел густой пар. В носу едко щекотало, но дышалось легко. При каждом взмахе с вил соскакивали пудовые куски. Филиппу стало жарко. Взмокшая рубашка прилипла к лопаткам. Лицо раскраснелось. По щекам струйками бежал пот, покалывал глаза. Филипп в ожесточении не чувствовал этого, и ему все казалось, что куча уменьшается слишком неспоро. Он нажал на вилы ногой, напряг все силы, выворачивая, и под чириком вдруг хрустнуло. У Филиппа дрогнули и разжались руки. «Что я наделал!» Медленно, как бы желая отдалить беду, вытащил вилы-четырехрожки; крайнего рожка не было. Филипп вздохнул, «Отец теперь со света меня сживет: это ж его любимые». Как напроказивший ребенок, он поднял рожок и приставил его к месту. Но едва отнял руку, рожок снова упал.

За речкой заговорила наковальня, торопко и голосисто. Филиппа осенила мысль: «Пока отец придет, мне их дядя Яша обделает, будут новые». Он глянул через ворота во двор — там никого не было видно — и берегом, пригибаясь, помчался к переходу.

Яков Коваль, с засученными по локоть рукавами, сутулый, вечно спешащий на работе, одной рукой раздувал мех, другой подгребал в горне. Кроме него, в кузне никого не было. Филипп перепрыгнул через порог и сунулся прямо к горну. На углях кучей лежали проржавленные пики времен Севастопольской кампании: у какой был отломлен нос, у какой — трубка…

— Ты что, с ума спятил? Где этой дряни понабрал?

Яков оскалил большие редкие зубы:

— Небось спятишь! Я еще в постели лежал — ко мне примчался полицейский. «Вот, говорит, тебе пики; атаман приказал, чтоб к вечеру они играли, блестели и сами краснопузиков кололи».

Филипп заржал, хлопая Коваля по гулкой спине (она была у него так просушена, что гудела как бубен).

— Дураки, дураки! Пошли к черту! Давай скорее вилы оправь! — И, схватив клещи, начал из горна вышвыривать пики.