Читать «Донская повесть. Наташина жалость (Повести)» онлайн - страница 29

Николай Васильевич Сухов

Пахари стояли в конце загона, дурачились — после каждых пяти объездов они давали быкам передохнуть. Филипп, играя с Андреем, барахтался под его грузным телом. Зажатый в борозде, он болтал ногами, щелкал Андрея по спине. Тот держал его в охапке, ногами кверху, совал затылком в рыхлую пашню:

— Вот тебе, вот тебе, не будешь яриться, не будешь!

Филипп напружился, сжался и, обливаясь потом, вывернулся набок. Подле плуга увидел улыбающегося рыжебородого человека.

— Пусти, медведь, вон человек пришел!

Андрей как будто и не слышал: поднял его за щиколотки, подержал на вытянутых руках и поставил на голову.

— Эй, рыжая борода, — хрипел Филипп, — оттащи этого дуролома!

Андрей, как трамбовкой, постукал его затылком о землю, покрутил вокруг себя и бросил на пашню.

Отряхиваясь, Филипп исподлобья смотрел на незнакомого человека. Тот сидел на плугу и, посмеиваясь, жевал аржанцовую былинку. Филипп как будто видел его где-то, но где — никак не мог вспомнить. И вдруг в памяти его сразу прояснилось:

— Павло, дьявол, ведь это ты!

— А-а, узнал, — Павло крепко стиснул его руку, — думал, и ты не признаешь.

Друзья, которые когда-то вместе лазили по чужим садам и огородам (Павло, бывало, стоит где-нибудь в канаве «на карауле», а Филипп, взобравшись на яблоню или грушу, трясет всеми силами); вместе ходили по хуторским девкам; мазали дегтем ворота изменившей зазнобе; разоряли через речку переход, отучая заречешных девок ходить к хуторским ребятам… да и мало ли каких было проказ в ребячьи годы, — эти друзья, постаревшие от тяжелых лет и обозленные на жизнь теперь встретились снова. Они смотрели друг на друга и удивлялись: у одного метелкой борода вымахала у другого над переносицей пролегли глубокие морщины. Разговорам не было конца. Наперебой они расспрашивали друг друга, рассказывали, кто где был, что делал.

— Оказывается, оба мы хлебнули горячего до слез, — усмехнулся Филипп, и Павло впервые заметил, что у Филиппа нет двух передних зубов.

— Э, брат, да ты, я вижу, совсем уж стариком стал! Куда ж ты зубы подевал?

Филипп помрачнел:

— Это офицер Рябинин память оставил. — Он сказал это тихо, со сжатыми челюстями, и Павло знал: так говорит Филипп только тогда, когда бывает разъярен. — Он у нас станичным атаманом сейчас… Он-то, пожалуй уж забыл. Не у одного меня вышиб. Да только я не забыл… — И опять усмехнулся, чуть принужденно, коротко, и Павлу было также известно, что усмешка эта добра не предвещает.

Быки уставшие стоять в ярмах, легли в борозде, вытянули шеи. День клонился к исходу. Солнце все больше окутывалось мглою, и жаром уже не обдавало; сизые тени становились длиннее. Андрей вначале принимал участие в разговоре, а потом ушел на стан поправлять разорванный Филиппом чирик.